"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

силы - и нельзя потерять равновесия. И даже Родзянке нельзя в эти же часы не
послать телеграммы, что тряска петроградских волнений, разрушение вокзалов и
бродяжный элемент, текущий оттуда, грозят спокойствию и снабжению Северного
фронта. И даже Алексееву нельзя отказать в союзе: хаотическим поворотом
событий они оказывались в союзниках. И даже, вот, великие князья
присоединялись к ним.
Да надо же было ощутить наконец душу и жажду России, всеобщее
сочувствие к переменам, - и не гнать же полки, во имя призрака, на
подавление собственных граждан.
Теперь или никогда - сослужить бессмертную незабываемую службу
общественности.
И все же, готовый к такому моменту и на высоте такого момента, -
предпочитал бы Рузский, чтоб император почему-либо свернул бы, а до Пскова
не доехал.
А Ставка слала распоряжения - исправлять, если понадобится, пути для
следования царских поездов - чтоб они достигли Пскова и далее бы шли на
Петроград.
Да и скорей бы на Петроград.
Увы! Перед самым подходом царских поездов пришло внезапное сообщение из
Луги, что и там восстал гарнизон. И, значит, царь не мог тотчас покинуть
Псков, чтобы ехать через Лугу.
Итак, Государь неизбежно застрянет во Пскове. И дело не ограничится
мимолетным вокзальным провожанием.
Рузский с усилием стягивал в себе душевное сопротивление. Надо было
найти смелость отказаться от обычного этикета - не выставлять при встрече
почетного караула. Весь приезд перевести сразу в другой тон, сопутно общим
событиям.
Да, царь вечно прятался за неодолимыми преградами. Но теперь он должен
ступить на землю реальности.
Начальником штаба фронта сейчас, после того как Рузский не смог
удержать своего любимца Бонч-Бруевича, был генерал Юрий Данилов "черный".
Человек он был тяжелый. В начале войны, при Николае Николаевиче, он, игрою
обстоятельств, по сути руководил всеми военными операциями всей русской
армии, отчего сам о себе много понимал до сих пор как о несравненном
стратеге. В специально-военном отношении он, пожалуй, имел способности, но в
общем довольно туповат, упорно предвзят, лишен дара творчества, способности
быстро оценивать обстановку, он исполнитель, но не руководитель большого
дела. А гуманитарного развития уж совсем никакого. Поэтому для Рузского он
не был ровня, собеседник или единомышленник. Однако был в прошлом один
момент, который делал отношения Рузского с Даниловым неназываемо трудными.
Рузский не мог забыть, что Данилов, конечно, всегда помнит про него, как в
одну ноябрьскую ночь 1914 года при лодзинской операции Рузский дрогнул и
просил у Ставки - именно у Данилова - разрешения на следующую ночь крупно
отступать. И получил это разрешение, но оно не пригодилось: за день
положение внезапно исправилось, и вместо грандиозного отката совершилась
сносная операция. Но это пятно перед Даниловым осталось - и заставляло
Рузского быть осторожно предупредительным к своему начальнику штаба. Вот и
сейчас - позвать его с собой на царскую встречу.
Данилов же был укорененно обижен тем, что в 1915 году и Николай
Николаевич от него отвернулся, и Государь сместил с