"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

считал совершенно бесцельным - и решил освободить их, отобрав подписки, что
они ни в коем случае не будут исполнять приказаний своего прежнего
начальства и немедленно сдадут оружие, если такое у них еще есть. Третий же
арестованный обвинялся толпой, что он высказал осуждение революции. Ему
приписывали какую-то фразу, сам он, бледный, отрицал, что говорил ее.
Пешехонов внутренне затрепетал и вознегодовал: отрицать революцию - право
каждого, иначе какая ж это будет свобода? Этого-то - надо было немедленно
освободить!
Но не так это было просто! Тут толпа сгрудилась и ждала от комиссара
строгого приговора. Оправдательные решения произведут на нее самое
неблагоприятное впечатление. Итак, чтоб освободить, да всех трех подряд,
должен был Пешехонов взять с обвиняемыми преднамеренно резкий тон, и самыми
резкими квалификациями ругать старые власти, и высказать самые жестокие
угрозы тем, кто еще осмелится противиться революции! - и только так
поддержать перед толпой свой авторитет как революционного деятеля, иначе и
самого б его заподозрили в контрреволюции.
Комиссар Пешехонов объявил власть - и никто как буя-то ее не оспаривал.
Но быстро, в час и в два, понял он, еще отчетливей, чем в Таврическом: никто
не был власть в Петрограде сейчас - ни комиссар, ни Совет депутатов, ни тем
более думский Комитет, - а вся полнота власти была у толпы. Власть ее была -
самоуправство, и сама толпа и все понимали так, что это и есть настоящая
народная власть.
Однако Пешехонов принять этого не мог! Как раз наоборот, с первого часа
и с первого дня ему пришлось напрячься, как смягчить это самоуправство и как
защищать единицы населения от проявлений народной власти!
Но арестованных все вели, вели - и, чтоб как-нибудь разгрузить
комиссариат, пришлось всю судебную комиссию перевести в другое помещение,
рядом по Архиерейской, где в одной большой комнате устроили и собственную
каталажку. Набралось туда работать пятеро юристов, потом десять, потом в две
смены двадцать, - и все равно едва справлялись.
Грянула - именно сегодня - эпидемия или вакханалия арестов! Показалось,
что революция катится к гибели: она кончится тем, что все граждане
переарестуют друг друга! И все закружилось - вокруг Родзянки: всюду звучало
его имя, он подписывал указы, он назначал комиссаров в министерства, он
велел войскам возвращаться в казармы и подчиняться офицерам, - и вокруг
имени Родзянки замятелила смута в умах и зажглись на улицах споры - до драки
и до арестов, и какая где сторона оказывалась сильней - та тянула слабую на
арест. И в судебную комиссию тащили, тащили арестованных, а там на вопрос
"за что?" отвечали:
- Он - против Родзянки!
а следующие:
- Он - за Родзянку!
Тут прибегали сообщить: на Песочной улице - квартира известной
черносотенки Полубояриновой, и туда стекаются черносотенцы!
Собрали наряд, послали арестовать - но супруги скрылись и квартира
пустая.
А сам комиссариат хотя и разгрузился от привода арестованных, но в
помещениях его никак не стало просторно. На Петербургской стороне с
островами жило 300 тысяч жителей, и кажется третья часть их добивалась войти
в комиссариат.