"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

Распорядительностью прапорщика поставили стражу у дверей комиссариата,
а вход в него установили только по пропускам. Выдавали пропуск всякому, кто
заявлял о надобности ему войти, но лишь бы предупредить вторжение целых толп
и вовсе уже праздношатающихся. Запутались, сами не заметили: столик с
выдачей пропусков вдруг оказался так, что к нему нельзя было пройти, не имея
пропуска. И не сразу заметили, потому что каким-то образом ухитрялись
получать, и все шли с пропусками. Тогда поставили две вооруженных заставы:
одну перед столиками, где выдавали пропуски, чтоб только толпа не
опрокинула, а вторую заставу уже при самом входе. (И перила бы поставить -
да еще надо все найти, да их сломают). Товарищи хотели устроить Пешехонову
уголок в самой дальней верхней части кинематографа, за рядом барьеров, - но
все равно толпа теснилась и туда, да Пешехонов и по характеру своему не мог
так усидеть, он рвался в толпу, в тиски. Где уж там руководить деятельностью
отделов, и что они делали? и были ли они вообще? - Пешехонов был теперь на
целый день до вечера окружен и стиснут требовательной толпой. У него и вид
был не революционно-грозный, и не барский, и не образованный, росту он был
самого среднего и наружности самой средней, так, из мещан или худой
купчишка, голова стрижена под машинку, усы свисли и спутались с бородой, и
прием ко всем услужливый. Так весь день и слушал он, во все стороны
поворачиваясь, говорили с ним сразу несколько, а другие тянули за пиджак,
чтобы вниманье обратить, а третьи тянули, куда надо пойти и распорядиться.
За целый день он не присел и стакана чаю не выпил.
Может быть, можно было все это лучше устроить, но никогда Пешехонов ни
организатором, ни администратором себя стать не готовил, да и знал за собой
недостаток находчивости, особенно чувствительный вот в такой обстановке.
Дали б ему подумать, сообразить - он бы уладил все лучше. Но слишком сразу
все нахлынуло - и действовать надо было немедленно. И он ли сам все решал и
распоряжался, или оно само решалось и распоряжалось, - этого нельзя было
уследить. Но, кажется, так решалось, как именно и он был согласен, вместе с
народом.
Со всех сторон донимали добровольные горячие доносчики, кто по
мнительности, а кто и по злобе, счеты сводя. Один тащил в сторону и шептал,
что такой-то поп сказал контрреволюционную проповедь. Другой совал донос,
что в таком-то учреждении такой-то собрал некоторых служащих в комнату,
закрыл дверь и имел с ними несомненно контрреволюционное совещание. Всем,
кто не успел поучаствовать в революции в начале, хотелось вложиться хоть
теперь и захватить в плен еще хоть одного противника. Так и звучало:
- То была их воля, они нас сажали в кутузки, а теперь наша воля, мы -
их...
Чуть не на каждого человека готовы были наброситься как на шпиона. Чуть
не в каждом доме чудился спрятанный пулемет.
Пешехонов совал доносы в карман. (Вечером опорожнял, набиралась их
пачка).
Но больше всего сообщали о запасах продуктов в домах и квартирах (все
запасы назывались спекулянтскими по самым фантастическим признакам), совали
списки квартир и лиц, у которых есть запасы, или предлагали спросить
прислугу, та знает и покажет. Вокруг продовольствия было особенно
растравлено и теперь исправляли, кто как понимал, а многие очевидно
рассчитывали, и это удавалось, при реквизиции поживиться самим. А оставшуюся
часть несли или везли в комиссариат - и надо было озаботиться местом для