"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора Отдать с косой усмешкой - и потом шагать дальше по улице - и видя
навстречу другого такого же опорожненного, правой рукой приветствовать его к козырьку, а левой шутливо прихлопывать по пустым ножнам на бедре. Прежде сам бы не поверил, что так усмешливо перенесет, когда его обесчестят. Не так все в тонкости, но с той же усмешкой он рассказывал теперь это все своим собеседникам тут. Тут-то, в Доме Армии и Флота, они все на короткие часы каким-то недоразумением были вполне безопасны. Может быть - можно было дойти до квартиры и оставаться там. Но - день, другой, а дальше? Ведь надо возвращаться в казарму? Но это теперь - это теперь невозможно!! А чем позже вернуться - тем хуже, укреплять солдатские подозрения. И как же вернуться, если оружие части держат солдаты, а офицерам оно недоступно? Перевернулся мир. Новый опыт настолько неизвестен, посоветоваться настолько не с кем - непростительно давали украсить грудь красным бантом, даже второй на папаху, и так шли с солдатским строем в Думу (а кстати: здесь, сейчас, почти ни у кого красных наколок нет - в гардеробной сняли? спрятали в карман?), - да ведь в Государственную же Думу! - таков был призыв Родзянки, это законный человек. Но не становилось с солдатами доверительней. Все равно смотрели волками. Да ведь кто ж и остался в Петрограде кроме Думы? И она зовет Но как восстановить, если вышибло из рук? И если нельзя забыть? Тех минут страха. Тех минут оскорбления. Конечно, возврат в казармы неизбежен. Но и непонятен. Вернуться - значит потребовать, чтобы солдаты не шли разбойничать по городу, когда хотят, а спрашивали разрешения на каждую отлучку, - разве это еще возможно? чтоб они сдали оружие и патроны из разгромленных цейхаузов? И это возможно? Нет, восстановить прежнего уже нельзя. Или прилаживаться к тому тону, который за эти дни взят там без нас? Даже брань ноты еще резче, чтобы никто не усумнился в их революционности? Охватывает апатия. Последняя усталость - до неспособности сопротивляться, до тупого безразличия ко всему. Рослый мрачный полковник, лицо из одних простых крупных черт, как будто вдесятеро меньше черт, чем бывает вообще у людей, такие лица хорошо смотрятся перед полковым строем, - говорил вопреки очевидности: - Нет, господа, это все зависело от нас. Это - мы сами упустили. Впрочем, он не гвардеец был и, видимо, даже не петроградского гарнизона. Да и Райцеву-Ярцеву не надо было возвращаться в казармы: он в Петрограде в отпуску, его-то полк на фронте. Ему только предстоял позорный возврат без сабли, до первого полкового склада. А пришел он сюда за охранным документом, чтоб не подвергаться новым оскорблениям. А между тем громко звенел по зданию электрический звонок: звали в большой зал. И тут в их группе к измайловцу подошел взбудораженный другой и уверял, что час назад от думской Военной комиссии полковник Энгельгардт |
|
|