"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автораотлучку и не допускать посторонних. Но генерал Менгден отменил всякие
заставы: - Я уверен, господа, что у нас, в Луге, опасаться нечего. Запасный дивизион и автомобилисты не посмеют выступить, если будут знать, что кавалеристы остались верны своему долгу и присяге. И 28-го, вполне спокойный в Луге день, но когда пришел слух о движении генерала Иванова, граф Менгден оставался тем более спокоен: вот Иванов и обнаружит тех мерзавцев, которые довели Петроград до восстания. Вот и будут приняты реформы, которые давно необходимо произвести. (Он возмущался некоторыми безобразиями на верхах). А Воронович так и не узнал ничего достоверно: весь день он прождал Всяких, а тот не вернулся. Только утром 1-го Всяких уже сидел ждал в канцелярии с выразительным лицом. Ротмистр выпроводил вахмистра и писарей и остался с ним вдвоем. Всяких вытащил из-за обшлага шинели обтрепанную газетку Совета рабочих депутатов и бюллетень петроградских журналистов с воззванием Родзянки о принятии власти думским Комитетом. И понял Воронович, что революция - уже совершившийся факт. И почти не дослушивая рассказов Всяких - поспешил в управление пункта, к Менгдену. По обязанности старшего адъютанта, он каждое утро подавал ему папку бумаг на подпись. Теперь поверх этих бумаг он вложил петроградские листки, внес генералу - а сам ждал в адъютантской. Через несколько минут распахнулась дверь генеральского кабинета, и старый Менгден, бледный от негодования, протянул измятые листки: - Возьмите от меня эту гадость. И потрудитесь просить начальника Через полчаса в управлении все собрались, встревоженные. Командир автомобильной роты доложил, что у него и весь вчерашний день волнения. На вечерней перекличке солдаты отказались петь гимн, а сегодня в полдень намерены устроить митинг. Исправник принес целую пачку тех самых листков, за которыми так тайно посылался Всяких, - они уже сами притекли в Лугу. На этот раз генерал вынужден был их прочитать. И все читали, молча шелестя. Воронович следил за графом. На его открытом породистом благородном лице видна была вся борьба сомнений. - Господа... Я вижу, события в Петрограде приняли такой характер, что прибывающим с фронта войскам придется выдержать с изменниками настоящий бой. Я не сомневаюсь, что фронт останется верным Его Величеству. И это все решит. А наша задача здесь - только чтобы лужский гарнизон не оказался на стороне мятежного Петрограда. А главное ядро гарнизона - вверенные мне кавалерийские части, конечно присоединятся к верному фронту. - Он решил подавлять? Нет, свойственное ему миролюбие и великодушие, да долгая традиция брали верх: - А если какая-нибудь автомобильная рота желает присоединиться к мятежникам - мы ей мешать не будем! Если запасный артиллерийский дивизион захочет последовать ее примеру - скатертью дорога! Они - не подкрепленье для бунтовщиков, потому что у них нет оружия. И еще, я не сомневаюсь, к нам подойдут казаки с фронта. Итак, я принимаю решение: всячески воспрепятствовать кровопролитию между частями гарнизона. Но, разумеется, приму меры оградить вверенные мне части от касания с бунтовщиками. Исправник пришел в ужас: значит, город оставался в добычу мятежным |
|
|