"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

сознанию долга, к сознанию опасности, в которой состоит отечество, и что
надо победить лютого врага Германию. И хотя уже десять и двадцать раз он
говорил за эти дни одно и то же, вряд ли меняя даже и слова, - такая
пламенела в нем любовь к России, что хватит горячности и на восьмидесятый
раз. Даже понял он теперь, что зал думских заседаний бывал для него мал и
тесен - а вот такая нужна была аудитория его запорожскому басу, его
необъятной груди!
Конечно, хотелось бы высказаться похлеще, высечь этих подстрекателей,
мерзавцев из Совета депутатов, свивших в Думе свое хищное гнездо, никаких не
патриотов, а прощалыг, если не разбойников, - вот уже захватывали они и
Таврический, и весь Петроград. Да, весь Петроград! Хотел Михаил Владимирович
ехать домой переодеваться в дорогу - доложили ему что-то невероятное: что на
Виндавском вокзале какие-то железнодорожники отказываются готовить ему
поезд! - а требуют на то приказа от Совета депутатов! - вот как!
Значит, Председатель, взявший власть во всей стране, не был хозяином
единственного паровоза и вагона? Чудовищно!
Председатель обладал всей полнотой власти! - а не мог распорядиться
таким пустяком? Поездку, от которой зависела судьба России, решали какие-то
беглые депутаты! И к этим самозваным наглецам приходилось кого-то посылать,
унижаться до переговоров! Унижение было оскорбительней всего гордой душе
Родзянко.
Но - хватало ему одумки не произнести роковых слов. Везде звучало
"свобода" в смысле "никому не подчиняйся" - и Родзянко молча обходил эту их
свободу, но призывал подчиниться защите родины. Кричал, что не дадим
Матушку-Русь на растерзание проклятому немцу, - и кричали ему громовое
"ура".
А столица как охмелела: шли во дворец уже не только военные делегации,
но и какие-то гимназисты, и какие-то служащие, - и перед ними тоже должен
был кто-то выступать? Но уже Председателю было обидно. Надо было ему и за
своим столом посидеть, разобраться, подумать, что важное не терпит ни часа,
ни минуты. (Однако и в кабинете уже такое набилось постороннее, что куда бы
и в малую комнату уйти?)
А тут еще новинка: не только весь Петроград знал и превозносил
Родзянку - но вся страна, из провинциальных городов, из разных дальних мест
железнодорожные служащие и чиновники, городские думы, земские собрания,
общественные организации слали на имя Председателя поздравления и заверения
о поддержке Думского Комитета и лично его самого, что он стал во главе
народного движения.
Читать эта телеграммы - была музыка. И до слез.
Однако кроме приятных несли и срочные, мало приятные. От адмирала
Непенина - две. Сперва: что он считает намерения Комитета достойными и
правильными. Это отлично. Но вскоре вослед: что он просит помочь установить
порядок в Кронштадте, где убиты адмиралы Вирен, Бутаков и офицеры.
Эти кронштадтские убийства пришлись прямо ножом по нервам: они
кровавыми пятнами омрачили светлые дни, и что-то надо было делать - а что? а
кого туда пошлешь?... Ведь некого...
Затем - от генерала Рузского. С явной претензией. По привычному праву
наблюдать от Северного фронта за Петроградом, высочайше отобранному у него
только этой зимой, или по праву помощника-сообщника в недавней телеграмме,
Рузский теперь спрашивал, каков порядок в столице. И может ли Председатель