"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора Но - кому действовать и как? Тут никто не намеревался. А - как
Воротынцев мог вмешаться? в каком качестве? Его никто не звал - и никому тут он не мог себя предложить. Здесь штаб насыщен собой и не вмещает постороннего полковника. В Спасских казармах или Манеже - там тоже везде свои командиры, при чем какой-то чужой полковник? Сила армии в том, что каждый на своем месте, а дартаньяновская шпага никому не нужна. Еще было свое родное Александровское училище, звонил туда знакомому преподавателю - тот отвечал, что училищем принята задача: сохранить своих юнкеров от касательства этих событий. Вот оказался Воротынцев: как будто у самого места, в разгар событий - и никому не нужен. Да и правда, раздуматься: как действовать? Как можно действовать войску против миролюбивой толпы, когда никто не стреляет, все только радуется, и какая-то пехота тоже там радуется. Какими силами и средствами кто бы взялся сейчас разогнать эту радостную толпу по местам ее жительства и работ? Никто не обнажает даже холодного оружия, никакого сражения нет. А может быть все и обойдется спокойно само? Тут - все кинулись к окнам на Пречистенку. И Воротынцев за ними. И увидел: с Волхонки на Пречистенку медленно переезжал большой отряд жандармов, чуть не дивизион? в полной парадной форме, в полном порядке, - но ничего не предпринимали, уезжали куда-то из центра прочь. С тротуаров, с бульвара им улюлюкали - но не трогали. Покинули Манеж? Так в центре вовсе не осталось полицейских сил. А между тем подошло время перерыва занятий - и штаб спокойно расходился на полуденный завтрак. Надо было и Воротынцеву уходить. Да куда же, к себе, в Девятую армию?... Ему нужно было еще время для соображения. Он не мог ничего предпринять - но и уехать теперь уже не мог. Вышел - и просто пошел в недоумении, как будто тоже хотел присоединиться ко всеобщему ошалелому ликованию. Пошел - по Волхонке. И погода была, как для всеобщего гуляния, наилучшая: солнечный день, легкий морозец (в тени зданий и покрепче). На крышах трамвайных станций - красные флаги. Но не было ни трамваев, ни извозчиков. Иногда тянул ломовой на санях, а на нем - компания в складчину, кто и стоя. А то ехал перегруженный грузовой автомобиль, а в нем - натолпленные солдаты с винтовками, студенты, реалисты, гимназисты, и машут публике красным. И они - "ура!", и им с улицы - "ура!". Но - народом! народом были залиты улицы, и по мостовым, да больше всего по ним! Зимой тротуары дворниками чистятся, а мостовые нет, оттого они намащиваются выше тротуаров, и блестяще накатаны санями, белые, когда не порчены грузовиками. И теперь-то все валили: по этой мостовой полосе, оттапливая снег и измешивая с грязью. То разрозненная, то густая толпа, будто весело расходясь после какого-то сборища. Вся Москва на улицах! - и барыньки в мехах, и прислуга в платках, и мастеровые, и солдаты, и офицеры. Так дико видеть солдат с винтовками, а без строя, прогулочной розвалью, а кто и с красным на груди. Большинство отдавали офицерам честь, а иные как бы забыли. Но неуместно было остановить и призвать. Хотя каждый, не отдавший честь, - как будто ударил, такое чувство. А то идут: солдат и студент обнявшись, у солдата - красный флаг, у |
|
|