"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

Но - кому действовать и как? Тут никто не намеревался. А - как
Воротынцев мог вмешаться? в каком качестве? Его никто не звал - и никому тут
он не мог себя предложить. Здесь штаб насыщен собой и не вмещает
постороннего полковника. В Спасских казармах или Манеже - там тоже везде
свои командиры, при чем какой-то чужой полковник? Сила армии в том, что
каждый на своем месте, а дартаньяновская шпага никому не нужна.
Еще было свое родное Александровское училище, звонил туда знакомому
преподавателю - тот отвечал, что училищем принята задача: сохранить своих
юнкеров от касательства этих событий.
Вот оказался Воротынцев: как будто у самого места, в разгар событий - и
никому не нужен.
Да и правда, раздуматься: как действовать? Как можно действовать войску
против миролюбивой толпы, когда никто не стреляет, все только радуется, и
какая-то пехота тоже там радуется. Какими силами и средствами кто бы взялся
сейчас разогнать эту радостную толпу по местам ее жительства и работ? Никто
не обнажает даже холодного оружия, никакого сражения нет.
А может быть все и обойдется спокойно само?
Тут - все кинулись к окнам на Пречистенку. И Воротынцев за ними. И
увидел: с Волхонки на Пречистенку медленно переезжал большой отряд
жандармов, чуть не дивизион? в полной парадной форме, в полном порядке, - но
ничего не предпринимали, уезжали куда-то из центра прочь.
С тротуаров, с бульвара им улюлюкали - но не трогали.
Покинули Манеж? Так в центре вовсе не осталось полицейских сил.
А между тем подошло время перерыва занятий - и штаб спокойно расходился
на полуденный завтрак. Надо было и Воротынцеву уходить.
Но - куда же?
Да куда же, к себе, в Девятую армию?...
Ему нужно было еще время для соображения. Он не мог ничего
предпринять - но и уехать теперь уже не мог.
Вышел - и просто пошел в недоумении, как будто тоже хотел
присоединиться ко всеобщему ошалелому ликованию. Пошел - по Волхонке.
И погода была, как для всеобщего гуляния, наилучшая: солнечный день,
легкий морозец (в тени зданий и покрепче).
На крышах трамвайных станций - красные флаги.
Но не было ни трамваев, ни извозчиков. Иногда тянул ломовой на санях, а
на нем - компания в складчину, кто и стоя. А то ехал перегруженный грузовой
автомобиль, а в нем - натолпленные солдаты с винтовками, студенты, реалисты,
гимназисты, и машут публике красным. И они - "ура!", и им с улицы - "ура!".
Но - народом! народом были залиты улицы, и по мостовым, да больше всего
по ним! Зимой тротуары дворниками чистятся, а мостовые нет, оттого они
намащиваются выше тротуаров, и блестяще накатаны санями, белые, когда не
порчены грузовиками. И теперь-то все валили: по этой мостовой полосе,
оттапливая снег и измешивая с грязью. То разрозненная, то густая толпа,
будто весело расходясь после какого-то сборища. Вся Москва на улицах! - и
барыньки в мехах, и прислуга в платках, и мастеровые, и солдаты, и офицеры.
Так дико видеть солдат с винтовками, а без строя, прогулочной розвалью, а
кто и с красным на груди. Большинство отдавали офицерам честь, а иные как бы
забыли. Но неуместно было остановить и призвать. Хотя каждый, не отдавший
честь, - как будто ударил, такое чувство.
А то идут: солдат и студент обнявшись, у солдата - красный флаг, у