"Наталья Зоревна Соломко. Горбунок (Повесть) " - читать интересную книгу автора

обижает, он легко и быстро освоился с новым своим положением. Ах, как глядел
он теперь - искоса, с безжалостным прищуром, как лениво сплевывал под ноги,
как лихо раздавал щелбаны, теперь уже твердо зная, что ответить ему не
посмеют.
Месяц назад он слезно вымаливал у Алькора клюшку:
- Купи, ну купи, пожалуйста, а то меня играть не принимают.
Теперь же Горбунов просто подходил к корту и приказывал кому-нибудь из
ровесников:
- Дай сюда.
И тот, кому приказано было беспрекословно отдавал клюшку.
- Свободен, - ухмылялся Горбунов. - Гуляй.
Впрочем, боялись его не только ровесники. Как-то, зайдя на переменке в
туалет, услыхал он отчаянное:
- Отцепись лучше, а то Горбунку скажу...
Это одноклассник Жуков, румяный, интеллигентный ребенок, все четыре
года Горбунова в упор не замечавший, отбивался от здоровенного
шестиклассника. А тот, смелый такой (он стоял спиной к двери и Горбунова не
видел), отвечал дерзко, что в гробу он видал этого Горбунка в белых
тапочках.
- Где-где? - переспросил Горбунов.
Шестиклассник строптиво оглянулся на голос и обмер, зрачки у него стали
большими и темными, и, испуганно глядя сверху вниз (Горбунов не доставал ему
до плеча), забормотал он:
- Ну чо ты, Горбунок?.. Ну чо я тебе сделал?..
И такое лицо у него стало белое, и тишина такая установилась в этот миг
в уборной, и глядели все на Горбунка так, что, конечно же, понял небесный
пришелец, чего от него ждут...
От страха и отчаяния у Горбунова сердце забухало в горле, мешая дышать,
он шагнул на ватных ногах, размахнулся и ударил в лицо. Удар вышел так себе,
цыплячий: это ведь еще дотянуться надо было, да и драться Горбунов
совершенно не умел, - но шестиклассник упал сперепугу. А Горбунов сперепугу
же - он впервые ударил человека - бросился его поднимать. Ну, потом-то, уже
привыкнув и освоившись, он подобных нелепостей не совершал: бить - бил, а
вставать уже не помогал, усвоив, что здесь это не принято.
Слава Горбунка росла не по дням, а по часам, и опять, забыв тоску по
родине, решил он, что ничего, жить и тут, оказывается, можно. Он так хорошо
устроился в местной жизни, так почувствовал себя тут своим, что некий
таинственный орган под названием душа, который там, дома, был для всех
главным, а здесь принято было считать его несуществующим, будто и вправду
отмер. И уж все не стыдно было, и тоска позабылась, и ничто не ныло внутри.
Так бы и стал Горбунов местным нормальным человеком, если 6 не один
досадный случай.
Как-то во дворе, привычно ткнув кулаком кому-то в лицо и находясь в
размышлении, не добавить ли еще разок (ибо наказуемый хотя и не помышлял об
отпоре, но на ногах, дерзкий, устоял и слезу не пустил, что вполне можно
было расценить как пусть и не явное, но сопротивление), Горбунок
почувствовал, что на него глядят (зябко стало спине от этого взгляда), и
оглянулся,
У подъезда стоял Алькор. Он стоял и глядел, привычный, в старом пальто,
из которого вырос, в единственных своих брюках с пузырями на коленях