"Наталья Зоревна Соломко. Горбунок (Повесть) " - читать интересную книгу автора

лет, старик, разумеется, смолчал.
"Вот вырасту и во всем тут разберусь",- решил Горбунов.
******************************** ЧИТАНО, ИСПРАВЛЕНО, кроме стр. 3


IV.

Он долго не догадывался, что Алькор не видит их звезду. В Древнем
Египте воины проверяли по ней зрение, а когда Горбунов тайком примерил очки
брата, мир расплылся, расползся, глазам стало больно, будто их потянули под
лоб суровой ниткой, потом долго ныли виски. В детстве брату попали в глаз
железной пулькой - ну, на уроке баловались, - и уж это не глаз стал, я так,
одно название. Вслед за левым стал слепнуть и правый, и ночное небо давно
было для него пустынной тьмой. Это для Горбунова оно становилось
по-домашнему ясным со всеми звездными окрестностями и закоулками: нашелся в
школьной библиотеке старый, изрядно изодранный звездный атлас. Пах он пылью
и мышами и выглядел как вещь позабытая, никому не нужная, и все-таки был это
тайный знак Горбунову, дружественный намек на то, что они с братом не одни
тут: ведь кто-то листал эти желтые, растрепанные по краям страницы с ерами и
ятями, искал дорогу к дому.
Не сразу научился он отыскивать в ночной путанице неба созвездия, и
дорога от Большой Медведицы до Малой казалась неблизкой и опасной, ведь
звездную тьму там сторожил Дракон, караулил, чтоб не шлялись чужаки. Ну как
не признает Горбунова? Пожив на этой планете, он и от неба ожидал унижения и
каверз, но мироздание, хоть и обдавало царственным холодом, не обижало,
открывалось темными далями, где догоняли и не могли догнать Большую
Медведицу бедолаги Гончие Псы, где рядом с Волопасом притаилась огромная
Змея (но звезда Арктур, как светофор, горела красным светом, предупреждала
странников об опасности), где брел по Млечному Пути Персей и, чтоб разогнать
мрак, нес пред собой звезду Алголь, и она то разгоралась, то гасла, будто
свеча на сквозняке. Горбунов смотрел, смотрел, привыкая. Сперва с опаской,
боясь заблудиться, не отходя далеко от дома, но это прошло, и асе там стало
знакомым Горбунову, своим. Каждую ночь созвездия медленно, важно вставали
над горизонтом, проплывали над полуночником Горбуновым, как облака. Как
жалко, что брат не видит, как обидно... А брат не грустил, запоем читал
книги, чудесные книги с драными, рассыпающимися страницами,- Жюль Берн,
Сабатини, Стивенсон, Грин,- а потом рассказывал Горбунову об океанах и
штормах, о "ревущих сороковых" широтах, И о зыбких огнях святого Эльмя,
пророчащих гибель, и о том, как посвистывает s снастях свежий ветер,
рассказывал он и о том, как грохает на рассвете о каменный берег мерный
прибой. А какие чарующие, непонятные слова знал он! Бом-брамсель.
Крюйт-камера. Фор-марсель. Все с черточкой посередке - для простора, в
котором явственно всплескивала волна и прощально кричали чайки.
В большом заводском городе, где они жили, никакого моря не было, но и
вычитанное из старых книг, оно было таинственно и прекрасно, звало брата к
себе, может быть, даже пуще, чем настоящее. Неоткрытьгми (неправда, что их
уже нет, что-нибудь все равно да и осталось) землями, грозным простором, в
котором играют (если что, они обязательно спасут) дельфины, и, уж конечна,
парусами, влажно хлопающими на ветру... В общем, после десятого слепой
мечтатель собирался в мореходку.