"Иван Солоневич. Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация" - читать интересную книгу автора

дружеские отношения. Он, Яковлев, рисковал не только тем, что я не захочу
заплатить, но и тем, что я не смогу заплатить: вот сорвусь на какой-нибудь
футболизации трудящихся девушек - и пошлют меня на Соловки, и пропали
деньги. Яковлев вынужден был проявлять целую массу знаний людей и вещей,
состояние рынка и транспорта, мои вкусы и склонности, мою
кредитоспособность, политику партии и НКВД - словом, целую массу вещей, от
которых зависел каждый день его капиталистического существования. Не знаю,
как он, но я был доволен вполне. На некоторый промежуток времени я был
как-то изъят из действия социалистических законов. Я жил у частного ,
питался у частного капиталиста, я не посещал ни митингов, ни собраний, не
участвовал ни в тройках, ни в пятерках, не заботился о заготовках картофеля
и о контроле над заготовителями картофеля, - и я был сыт.
Потом как-то постепенно и незаметно начались сумерки тщедушного
нэповского капитализма. Странная вещь: когда в советской печати появились
первые статьи, посвященные первому - тогда еще будущему - пятилетнему
плану организации "веселой и зажиточной жизни" на "родине всех трудящихся",
ни я, ни мои соседи не проявили к нему решительно никакого интереса. Ну что
ж, план - так план, поживем - увидим. И пожить, и увидеть удалось не
всем...
Курс политической экономии я проходил под руководством профессора
Туган-Барановского, крупнейшего политэконома России, - конечно, марксиста.
По тем временам - 1912-1916 годы - я возлагал некоторую надежду на науку
политической экономии. Наука в лице профессора Туган-Барановского возлагала
некоторые надежды и на меня. Кажется, разочаровались обе стороны. И обе
очутились в эмиграции. Если бы это было юридически возможно, в эмиграции я
предъявил бы профессору Туган-Барановскому иск за нанесение увечий моим
мозгам: сейчас мне совершенно ясно, что после курса у профессора
Туган-Барановского я во всем, что касается народного и вообще человеческого
хозяйства, вышел еще большим дураком, чем был до курса. Можно было бы
предъявить и иск об изувеченной жизни: наука товарища Туган-Барановского
проповедовала как раз те пятилетки, которые на нас всех и свалились. Так что
если товарищ Сталин Является политическим убийцей, то профессор
Туган-Барановский и прочие иже с ним были подстрекателями к политическим
убийствам. Это абсолютно ясно. Несколько менее ясен вопрос о смягчающих вину
обстоятельствах: теперь я так же ясно вижу, что профессор Туган-Барановский
и прочие иже с ним были просто глупы. И очень сильно содействовали также и
моему собственному поглупению.
Во всяком случае, все мои научные познания в области политики и
политической экономии, истории вообще и истории французской революции в
частности, в той форме, как все эти познания мне втемяшились в университете
- марксистском и императорском университете, - на практике оказались
совершеннейшей чепухой - совершенно такой же, как и мои инструкции по
физической культуре для врачей и грузчиков. Я не предвидел ничего. И не
понимал ничего. Первые "наметки" первого пятилетнего плана не произвели на
меня никакого впечатления. Хочу отдать справедливость и себе: я все-таки
оказался, по меньшей мере, не глупее остальной московской интеллигенции. Я
считал эти наметки такой же бюрократической ерундой, как и мои собственные
физкультурные планы. Но большинство московской интеллигенции было очень
довольно: вот это здорово - все-таки будет построено то-то и там-то;
"наконец-то какой-то план". Туган-Барановских они принимали еще больше