"Иван Солоневич. Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация" - читать интересную книгу автора

всерьез, чем в свое время принимал их я. Иван Яковлев, человек явственно
"необразованный", оказался все-таки умнее всех нас. И он первый как-то
пронюхал и говорил мне: "Ох, уж эти планы, добром это не кончится".
Это и не кончилось добром. Но конец приходит как-то незаметно и
постепенно - как приходит к человеку старость. Что-то как-то стало
исчезать. Еще так недавно Яковлев встречал меня радостно словами: "Вот
только что получил беломорские селедки - первый сорт!" Теперь его оптимизм
как-то стал выдыхаться: "Вот опять нету селедок, уж Бог его знает, что оно
творится". Я понимал: если уж у Яковлева селедок нет, то, значит, с
селедками что-то действительно творится. Но, как это ни страшно, самая
простая мысль о том, что где-то стали социализировать и селедки, мне в
голову не приходила. Это человека легко социализировать - ему деваться
некуда. Рыбам морским и птицам небесным на социализацию, конечно, наплевать:
они все живут без паспортов и границ, без плана и даже без науки. Но
все-таки постепенно стали исчезать томаты и селедки, сосиски и прочее. И
потом сразу, неожиданно, скоропостижно исчез и сам Яковлев. Так исчез, что я
до сих пор не знаю, что с ним случилось.
В один сумрачный вечер моей жизни, вернувшись со своей бюрократической
деятельности из Москвы и привычно заворачивая к логовищу моего
капиталистического хищника, я был поражен мрачным зрелищем. Привычная
вывеска: "Съестные припасы. Иван Яковлев" была свергнута руками какого-то
революционного пролетариата и валялась на земле. Пролетариат, стоя на двух
лестницах, прибивал над логовищем новую, хотя тоже старую, вывеску -
какого-то "Транспортного потребительского общества ╣606" (точного номера я
сейчас не помню). Этот кооператив продолжал существовать и в яковлевскую
эпоху - где-то на задворках, ведя, так сказать, чисто отшельнический образ
жизни, чуждаясь и товаров, и людей, презираемый и людьми, и товарищами.
Теперь, значит, он возвращается на круги своя. Еще месяц тому назад ТПО
торговало багажом исчезнувших железнодорожных пассажиров, случайными
партиями лошадиных подков, проржавевшими консервами государственных заводов.
Однажды там почему-то появилось несколько десятков пар скэтингов, хотя во
всей Салтыковке и в двадцати километрах радиусом не было ни одного клочка
асфальта, были песок и грязь. Не знаю, что сталось с этими скэтингами.
В Москве я, в общем, вел спортивный образ жизни. И целый день мотаясь
по всяким делам, по дороге домой слезал за 8 километров до Салтыковки и
покрывал это расстояние пешком в один час: это была моя ежедневная норма. И
поэтому домой возвращался я голодным, как капиталистическая акула. Я
протиснулся в возрожденный к новой плановой жизни кооператив. Почти у самого
порога меня встретил совершенно приличного вида мужчина и спросил кратко и
деловито: "Вам тут что?"
Приличного вида мужчину я очень ясно помню и до сих пор, но ни фамилии,
ни имени его я не знал никогда. Гражданин Иван Яковлев ходил в довольно
затрапезном обмундировании: сапоги бутылками, поддевка, грязноватый фартук.
Приличного вида мужчина имел модернизированную и даже американизированную
внешность, "догонял и перегонял Америку". Но Иван Яковлев встречал меня с
распростертыми объятиями: "Чем могу вас порадовать сегодня?" Или: "У меня
сегодня что-нибудь особенное!" - не очень грамотный, но все-таки приятный
оборот речи. Приличного вида мужчина не сказал даже: "Что вам угодно?" - а
просто: "Что вам тут?" И стал надвигаться на меня таким образом, что мне
оставалось или напирать на него животом, или отступать к двери. Отступая, я