"Иван Солоневич. Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация" - читать интересную книгу автора

потери национального хозяйства никак не ограничиваются теми деньгами и
товарами, которые разворованы бюрократией. Самые страшные потери - это
бюрократические тормоза, навьюченные на всякую человеческую деятельность в
стране.
Моя Салтыковка была маленьким подмосковным пригородом. Ее кооператив -
ТПО - был, так сказать, микроскопом всего социалистического хозяйства. Это
была одна из миллионов тридцати клеточек великого социалистического
организма. То, что происходило в ней, происходило и в остальных тридцати
миллионах. Что же происходило в ТПО и что не могло не происходить? Имейте в
виду: не могло не происходить. Но в нашу эпоху министерств пропаганды и
вранья было бы наивно рассчитывать на доверие читателя к фактической стороне
моего повествования. Но, может быть, у читателя окажется доверие к своему
собственному здравому смыслу. А также и к своему жизненному опыту.
Салтыковка была микроскопом СССР. Каплей, в которой отражалось все
величие Союза Социалистических Республик. Или - несколько иначе - тем
"Изолированным Государством", на гипотетическом примере которого немецкий
гелертер Тюнен пытался анализировать законы земельной ренты. В Салтыковке
была своя партийная организация: мировая революция интересовала ее мало -
здесь масштабы сводились к выпивке и закуске. Был свой отдел НКВД. Был свой
отдел Госплана. Была комсомольская ячейка. Словом, было все то, что
полагается. Я не подсчитал того процента, который в Салтыковке занимала
бюрократическая часть ее населения, но я полагаю, он никак не был меньше,
чем в оккупационных зонах Германии. И всякая дробь этого процента хотела и
выпить, и закусить. Выпивка же и закуска находились под хранительным
попечением приличного вида мужчины.
Каждая человеческая группа, раз сорганизовавшись, склонна к некоей
обособленности. Если никаких социальных и прочих оснований для этой
обособленности нет, изобретаются совершенно случайные, вот вроде как у
немецких студенческих корпораций. Совершенно естественно, что группа людей,
проживающих в Салтыковке и объединенных партией, бюрократизмом,
привилегированностью и прочим, рассматривала себя как некий правящий слой
четырех-пяти тысяч рядовых салтыковских обывателей. В числе этой правящей
группы был и приличного вида мужчина.
Приличного вида мужчина оказался распорядителем предприятия, которое не
он создал и в котором он или понимал мало, или не понимал вовсе ничего. Ибо
если бы он понимал, скажем, столько же, сколько понимал мой покойный Иван
Яковлев, то он и был бы предпринимателем, а не бюрократом. Купцом, а не
чиновником, акулой капитализма, а не сардинкой партии. Было бы слишком
наивно предполагать, что в эпоху НЭПа приличного вида мужчина продавал
подковы, скэтинги и прочее только потому, что он уже тогда предвидел судьбу
Яковлева или что у него было некое идейное отвращение к
частнособственническим методам эксплуатации селедки. Может быть, такие
идейные мужчины где-то и были. Но в общей массе их в расчет принимать никак
нельзя. Мой кооператор не понимал ничего. Однако если бы он не понимал, то
это никак не меняло бы дела. В области спорта я могу считать себя понимающим
человеком. И это не помогло никак. Таким образом, некомпетентность
приличного вида мужчины является только осложняющим, но никак не решающим
фактором общего развития.
Для того чтобы не быть обвиненным в ненаучности, я буду исходить из
лучшего случая, - из предположения, что приличного вида мужчина есть