"Владимир Алексеевич Солоухин. Немой (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

вдруг, неизвестно откуда взявшись, прорываются короткие, но сильные
обрывки чистой рожечной мелодии. Этакие наполненные музыкальные всплески
без начала и без конца. Объяснить этого я себе не мог. Уж не два ли разных
пастуха в нашем селе, пасущих попеременно? У одного есть пастуший рожок, а
у другого только кнут и здоровая глотка? Между тем очень скоро я, знал
уже, что пастуха зовут Натолий (Анатолий), и дважды повстречался с ним и с
его стадом. Надо сказать, что обе эти мимолетные встречи не развеяли моего
заочно сложившегося нелестного представления о нем. Правда, в лице его
сквозило что-то очень простодушное, улыбчивое, детское почти, Иванушкино,
но сквозило оно из-под такой помятости, огрубелости, трехдневной
соломенной щетины, что, может быть, даже оно и не сквозило, а просто
почудилось. Но нет, в голубых глазах на этом обветренном лице
действительно было что-то открытое и доверчивое.
Я собирал луговые опята на широкой наклоненной плоскости оврага, на
другом берегу которого паслось стадо. Пастух, видимо, вздремнул или просто
прозевал, и две коровы ушли метров на двести в поле овса. Любому пастуху
не понравилось бы такое поведение коров, любой пастух обложил бы их
двумя-тремя длинными периодами витиеватой метафорической речи, а
настигнув, вытянул бы вдоль хребта кнутом, но все же такого озлобления и
такой ярости я не ожидал. Натолий и лупил их кнутом, и кидал в них комья
сухой земли, и все это со злобой, с ушатами отборной брани.
Любой пастух - повторю - держит скотину в повиновении и страхе, но
все же у настоящего пастуха за всем этим сквозит, а вернее сказать, в
основе всего этого лежит любовь к скотине. Нельзя управлять скотиной,
ненавидя ее.
В другой раз я столкнулся с Натолием лицом к лицу. Я сказал ему:
- Здравствуйте.
- Здравствуй-то, здравствуй, - ответил Натолий, - да что мне теперь
делать?
- А что такое?
- Скоро пять часов, пасти мне до десяти, а магазин в шесть часов
закрывается. Что делать?
Я растерялся и ничего не ответил.
- Слушай, - озарился вдруг Натолий, и лицо его посветлело,
похорошело. - Может, ты побудешь здесь с моими коровами, а я сбегаю в
магазин.
- То есть как?
- Да ты не бойсь, они смирные. А я сейчас быстро, я ведь как лось...
двадцати минут не пройдет...
Подивившись такому предложению, я, однако, от него наотрез отказался.
- А что же мне делать? - обреченно спросил Натолий.
- Скотину пасти - вот что делать!
- Пожалуй, и правда. Ничего больше не остается.
Третья встреча с Анатолием произошла в иных обстоятельствах. Она
раскрыла мне Анатолия в новом свете, после нее-то я и надумал написать эти
заметки. Встреча произошла в деревне Останихе, на лавочке, перед домом
Виктора Ивановича Жилина. Но надо теперь коротко рассказать, кто этот
Виктор Иванович, как он очутился в Останихе, как я оказался на лавочке
около его дома.
Некогда (но не во времена царя Гороха, а на моей памяти) Останиха