"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

карте. Почему-то сохранились от нее названия: Самойловский лес, река Ворща,
Журавлиха, село Олепино, Кормилковский овраг... И по совсем уже странной
случайности до сих пор я ношу имя того мальчишки, который жил в заповедной
стране.

* * *

В последние годы мне много приходилось наблюдать, как играют, чем
развлекаются московские ребятишки разных возрастов - от малышей до
подростков. Каждый раз, когда смотришь на городского мальчишку, мчащегося
вдоль тротуара на роликовом самокате, или виснущего на подножке трамвая, или
отправившегося с коньками в чемоданчике на ближний каток, или на мальчишек,
толкающихся возле кинотеатра, или бегающих увлеченно по лестницам
многоэтажного дома, или разводящих рыбок в аквариуме, или кормящих чижиков в
клетке, или гоняющих голубей, или продающих тех голубей на птичьем рынке,
или строящих авиамодель во Дворце пионеров, да и мало ли еще чего делающих,
что свойственно делать городским мальчикам, - когда я вижу все это, я каждый
раз вспоминаю наши игры, увлечения, забавы, игрушки, вспоминаю свое
деревенское детство.
Не может быть, думаю я, чтобы детство, проведенное в столь разных
условиях, за столь разными играми, не сформировало и разных психологий. Но,
видимо, были какие-то большей значимости общие вещи (может быть, школа,
чтение, ибо мы на колокольне, а они во дворе, но играли в одного и того же
"Чапая") либо общие интересы страны, которые касались и ребятишек, общая
Красная площадь, общая Кремлевская башня, общий бой часов на той башне,
общий пионерский галстук, общая карта Родины, с яркими значками полезных
ископаемых на ней, как бы то ни было, но вот я сижу и разговариваю со своим
сверстником, выросшим в городе, коренным москвичом, и разговариваем мы на
равной ноге и вполне понимаем друг друга в тонкостях, как если бы росли
вместе.
Но когда я разговариваю с морем, только поверхность моря участвует в
разговоре со мной: море сверкает, хмурится, переливается, ходит волной,
ласково плещется, голубеет или отливает сиреневым, а глубины его есть
глубины, точно так же, как и мои.
И вот в разговоре с другом мы, оба писатели, говорим о стилевых
тонкостях Шарля Нодье или об афоризмах Генриха Гейне, мы обсуждаем новый
кинофильм и последнюю выставку живописи на Кузнецком мосту, и пусть мы
взволнованы, пусть в разговоре участвуют не только самые верхние слои моей
или его души, но пусть мы взволнованы до глубины души, - все равно у каждого
из нас в еще большей, подспудной, в подсознательной, может быть, глубине
лежат только наши золотые россыпи, только наш опыт жизни.
Через какую-нибудь детальку вдруг и заглянешь в те недоступные,
неприкосновенные сферы.
- Ты знаешь, мне так было больно, как будто меня в язык ужалила пчела.
- А как она жалится?
- То есть как это "как"? Тебя что, никогда не жалила?
- Нет, а разве обязательно?
- Не обязательно, но очень уж чудно. А малину в лесу ты собирал?
- Разве малина в лесу растет? Я думал, что - садовое растение.
- Да тебе лошадь-то запрягать приходилось или нет?