"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

- Дале-е-ко... Пожалуй, ему и не дойти до смерти.
Долго жалел я китайца с желтым лицом, одетого в синие штаны, бредущего
под мелким дождем через незнакомое для него русское село.
Теперь-то я знаю, что Спас-Клепики не так далеко, в Рязанской области,
и что парнишка тот был близкий земляк лирического русского поэта Сергея
Есенина, и что теперь не нужно из Спас-Клепиков ходить по деревням, собирать
куски хлеба. Если бы даже и случился неурожай именно в Рязанской области, то
все равно он не стал бы трагедией для десятков тысяч людей. У колхоза есть
райком, у райкома - область, у области - огромное социалистическое
государство. Правительство сделало все, чтобы исключить случайности из нашей
жизни.
Просторы распаханной целины, алтайский, казахстанский, оренбургский,
кубанский, украинский, среднерусский хлеб: каравай к караваю, элеватор к
элеватору, эшелон к эшелону... И парнишка тот, если пережил войну, может
быть, теперь тракторист или зоотехник, а может быть, избач, а может быть,
уехал в город и работает на заводе, а может быть, окончил какой-нибудь
институт...
Знаю я также теперь, что китаец дошел наконец до своего великого
Китая...
...До кнутов, до верш, до рогаток, до обжигания палок, до лопаты, до
лазанья по огородам или птичьим гнездам прошли мы через странное, но яркое
увлечение. Наверно, оно сродни тому увлечению семидесятилетнего почтенного
профессора, который собирает этикетки со спичечных коробок, или того
московского пионера, который охотится за австралийской маркой, или того
мальчугана, который выменивает значок на значок у иностранца, приехавшего
посмотреть на Москву и Россию.
Я говорю "сродни", но это не значит одно и то же. Нам и в голову не
могло прийти собирать что-либо такое, да если бы и пришло в голову,
возможности наши были бы очень стесненными. Но мы страстно, упоенно,
одержимо, соревнуясь, хвастаясь друг перед дружкой, собирали черепки.
В черной и рыхлой земле, вскопанной под огурцы или капусту, вдруг
мелькнет беленькое, и тут не удержишься, чтобы не выковырнуть палочкой и не
поглядеть, что там такое. Очистишь беленькое от земли, потрешь о штанишки, и
вдруг ясной голубизной или нежным розовым цветком загорится находка. Не
беда, что не весь цветок уместился на черепке величиной с монетку, а лишь
тонкий стебелек да половина чашечки уцелели тут, тем больше работы для
воображения. Каких только не попадалось черепков! То узкая золотая полоска
мелькнет из-под черной земли и, встретившись с солнцем, заиграет и даже
уколет глаз крохотным зайчиком, то глубокий пурпур, то ясная синева, то
салатная зелень, то темная вишневая краска.
Не то чтобы по одному черепку воображение наше воспроизводило разбитую
некогда чашку, тарелку или блюдце, но было это для нас как все равно из
другого мира. Черепки с их намеком, с их, ну, прямо-таки недосказанностью
были прекраснее и интереснее для нас, чем целая посуда, стоящая в шкафу.
Черепки от только что разбитой чашки, валяющиеся на полу, не имели для нас
никакой цены по сравнению с тем черепком, что возник из земли или из навоза.
Большую часть интересных черепков мы находили в бывшем поповском
огороде, и, надо полагать, посуда у попа в стеклянном шкафу водилась иная,
чем на дощатой крестьянской полке, задернутой ситцевой занавесочкой. Еще и
поэтому обломками иного мира казались нам цветущие золотой и голубой эмалью