"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

не увидишь на какой-нибудь другой работе, - все выходят в луга и становятся
рядовыми косцами.
До войны в нашем колхозе был обычай: около шести часов утра косцам в
луга носили завтрак. А так как жены косцов, то есть наши матери, заняты в
это время стряпней, а вторая женщина - сноха ли, дочь ли - найдется не в
каждом доме, то завтрак носили дети и подростки.
Самое тяжелое - встать, отделить хотя бы на сантиметрик голову от
подушки и хотя бы чуть-чуть приоткрыть глаза, склеенные самым надежным
клеем.
Ты еще вроде бы спишь, когда дадут тебе в руки узелок, сделанный из
платка. Узелки у всех одинаковой формы: внизу стоит тарелка, она
прорисовывается через платок и придает форму узелку. На тарелке, надо
полагать, лежит стопка блинов, потому что если ношение завтрака косцам было
крепкой традицией, то уж совсем железной традицией были блины на этот
завтрак.
Как только выйдешь из душноватой избы на волю, сразу дрогнет в груди
светлая радость - неизъяснимая свежесть разлита по всей земле в это время.
Село пустое. Лишь кое-где такие же, как ты, выходят на крыльцо люди. Вот все
собрались в одном месте, на скамейке возле Ефимова двора. Тут выясняется,
что никто путем не знает, куда ушли косцы, то ли на Попов луг, то ли в
Капустный овраг, а то ли решили начинать с Подувалья. Большинство сходится
на том, что нужно идти к мосту, скорее всего, там мужики.
Село стоит на высоком большом увале. С одной стороны подъезжаешь к нему
по ровному месту, а на три другие стороны открываются из села близкие и
далекие окрестности, расположенные внизу, гораздо ниже села. По самой
низинке петляет река Ворща, а по берегам Ворщи и цветут луга.
Как только, растянувшись в длинную вереницу, выходили мы к Пенькову
сараю, как только открывалось нам с высоты холма ворщинское замысловатое
петляние, так сразу и показывались маленькие от расстояния косцы. Широкой
цепочкой рассыпались они по лугу, и, где идут, луг сразу становился темным,
как и та половина луга, которую они успели скосить за сегодняшнее утро.
Издали стараемся угадывать косцов: где мой отец, где отец Вальки Грубова,
где кто. Но пока что никого не угадаешь. Крохотные фигурки косцов одна за
другой дергаются, как будто невидимая рука перебирает лады у гармони.
Чем ниже спускаемся мы с холма, тем сильнее пахнет туманом и рекой, а
когда ступаем на луг, охватывает запах скошенной, но еще сырой, еще не
охваченной хотя бы самым первым увяданием травы. Густые, тяжелые валки лежат
рядами, образуя прокосы. Вот валок потощее, пожиже других, и прокос рядом с
ним узенький. Да и выкошено нечисто. На конце взмаха кверху лезла коса,
оставляя высокую щетку. Там торчит клок травы да там клок: не иначе, семенил
здесь с косой неказистый мужичок Иван Грыбов. Он ведь любит, чтоб полегче да
поменьше.
Зато рядом прокос - два Ивана Грыбова. Ровно, беспощадно срезана трава.
Широко, отлогим полукружием ходила коса. Плавно, но и быстро водил ею
высокий сутуловатый Иван Васильевич Кунин.
В каждой крестьянской работе должен быть свой талант. Но нигде так ярко
он не проявляется, как на косьбе, потому что здесь все становятся в ряд,
друг за дружкой, и сразу видно, кто на что способен. Каждая деревня знает
своих лучших косцов, и сами они знают, что они лучшие косцы, и втайне
гордятся этим.