"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

Иван Михайлович - глава семьи - умер от воспаления легких перед началом
войны; старшие дочери его одна за другой уехали во Владимир, и постепенно
выехала из Оленина вся семья; тетя Маша жива и коротает свой век во
Владимире, сильно тоскуя по деревенскому дому и по большому густому саду,
который был у них и правда неплох; старшая дочь, Шура, во Владимире, жена
директора завода; Капа - учительница, долгое время жила в Горьком, а теперь,
кажется, в Ленинграде; Нюша - во Владимире, работает на заводе какую-то
простую работу; Варвара - педагог - живет в Москве; Тамара умерла
подростком; Маруся, окончив финансовый техникум и выйдя замуж за военного
человека, жила в Норильске, а теперь возвратилась во Владимир; Валентина
пошла по торговой части, училась и теперь работает во Владимире; младший и
единственный Пеньков - сын Николай, шофер во Владимире.
С Пеньковыми в самом раннем детстве я общался больше, чем с другими
ребятишками. У них в доме жили старинные русские традиции, которые
совершенно отмерли к этому времени в нашем селе. Так, например, единственно
у Пеньковых я видел, как делают солод, и, может быть, если бы не поел его
там вдоволь (пальцем проковыривали дырочку в мешке с теплым, парным,
душистым и сладким зерном), то до сих пор не знал бы его вкуса. Ну, значит,
и солодовый квас, и солодовый пирог, и солодовый кисель - все это впервые и
на всю жизнь было попробовано у Пеньковых. И вовсе не потому у них был
солод, а у нас или у других его не было, что жили Пеньковы лучше и богаче,
наоборот, я помню, что моя мать, когда я не хотел есть что-либо, всегда
говорила мне:
- Отправить бы тебя на недельку к Пеньковым, небось все бы стал есть.
По этой запомнившейся мне фразе можно судить, что жили Пеньковы
небогато, да оно и понятно, если вспомнить, что полон стол детей, и все
девчонки.
Нигде, кроме Пеньковых, не приводилось мне также увидеть ни тогда, ни в
позднейшие времена домашнего деревянного ткацкого стана, на котором ткали бы
настоящий холст или настоящие половики. Станина была разборной. В
обыкновенное время она лежала на подволоке. Зимой стан собирали, и тогда он
занимал всю горницу. Особенно запомнилось мне, как ткали половики. Тетя Маша
заставляла девчонок рвать на узкие длинные ленты разное разноцветное тряпье,
преимущественно старенькие, изношенные платьишки. Впрочем, шли в дело и
чулки, и мужнины штаны, и мужнины рубахи, и верх с обветшалого стеганого
одеялишка.
Тряпья, изорванного на ленты, накапливалась целая груда, и тогда тетя
Маша, сев за станок, принималась за дело. Деревянные части станка приходили
в движение, и на наших глазах тряпки превращались в ровную и красивую
дорожку, которую постилали на пол в передней избе, вымытой и выскобленной до
янтарной желтизны.
Много лет спустя, во Владимире, у писателя Сергея Васильевича Ларина
увидел я половики - вся квартира была застлана ими. Повеяло таким родным,
таким милым от этих домашних половиков, что словно сейчас бы выбросил,
свернув в трубу, свой московский ковер и постлал наискось, из угла в угол,
половичок, сотканный руками тети Маши Пеньковой. Но половик теперь в России
достать, конечно, труднее, чем ковер, разве что где-нибудь в северных краях,
где прочнее держатся старинные традиции и ремесла, где еще и туесок из
березовой коры, и настоящий корец, и деревянную ложку можно встретить не
только в музее, а в крестьянской избе, в быту.