"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

пахнущей парным молоком, мы вошли в деревню Бусино. Бригадиров дом оказался
в конце длинного порядка, растянувшегося по берегу отлогого широкого оврага.
Хозяина не было дома, и мы расселись на завалинке. Жена бригадира рядом с
нами нянчила ребенка. Постепенно число детей около женщины увеличивалось, и
наконец собрались все шесть ее сыновей-богатырей. Старшему было не больше
десяти - двенадцати лет.
Мы все боялись задать главный вопрос: здесь ли начинается река Ворща?
Вдруг скажут: "Что вы, не знаем никакой Ворщи, и вообще никакой реки здесь
нет". Почему они сами молчат о том, что у них начинается река? Ведь не в
каждой деревне начинаются реки? Наверно, и правда здесь ничего нет. Откуда я
взял это Бусино? Из детства, из рассказов отца. Но мало ли чего может
рассказывать отец ребенку! Тоже и сказками потешают детей.
Земля, покрытая высоченной густой травой, уходила вниз полого, но
глубоко. Противоположный берег оврага поднимался стремительнее и круче. А на
дне оврага, в лиловых сумерках, начали появляться белые, как вата, клочья
тумана. Туманные озерки сливались, вытягиваясь в ленту, и наконец овраг до
половины заполнила плотная белизна. Это обнадеживало. Такой туман не мог
родиться в простом овраге. Он мог родиться лишь в том случае, если там на
дне, в травах, пробирается речная вода.
Совсем стемнело, когда пришел отец шести сыновей - колхозный бригадир,
молодой мужчина в вылинявшей и выгоревшей гимнастерке.
Он повел нас на ночлег.
В избе, куда мы пришли, было еще темнее, чем на улице. Однако темнота
не могла скрыть того, что горница прибрана плохо, на столе возвышается гора
свеженарубленной махорки и хозяин, округлобородый старик, сгребает махорку в
фанерный ящик. Тут же на столе валялось множество листочков от численника,
предназначенных на цигарки.
Керосиновая лампа трепетно осветила горницу, и мы увидели, что у
старика красные слезящиеся глаза и до черноты закоптелые пальцы.
Старая женщина, вздувшая огонь, оглядела нас всех и остановила на мне
странный, долгий, вопросительный взгляд. Потом она вышла, но тут же
вернулась, начала хлопотать с самоваром, а я то и дело ловил на себе ее
взгляды, от которых становилось жутко. Сначала во взгляде ее был немой
вопрос, потом почти мольба, потом осталась одна лишь боль. Тогда я
осмелился, спросил ее, почему она на меня смотрит, может, где-нибудь видела
раньше?
- Думала, сын вернулся, да поначалу не открываешься. Сын у меня был -
две капли с тобой. Тринадцать лет жду. Бумаг похоронных не было - значит,
прийти должен.
- Полно пустое говорить, - грубовато оборвал ее муж-старик. - Кому
прийти, все давно пришли.
Женщина вышла.
Старик снял со стены фотографию и дал нам.
- Правда, схож ты на нашего Леньку, я и то усомнился.
На фотографии был молодой, круглолицый парень, русый, здоровенный,
курносый. Я, признаться, не нашел в нем большого сходства с собой, но матери
виднее - значит, что-то было.
Я не сказал своим спутникам, зачем мы пришли в Бусино, боясь, что
придем, а здесь ничего нет. Теперь, вечером, нужно было мне установить все
точно. Я вышел на улицу. Пока мы сидели в горнице при керосиновой лампе,