"В.Солоухин. Двадцать пять на двадцать пять и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

застал его чудесного цветения, когда не весь еще растаял снег, и вот рядом
со снегом красуются на кусте яркие цветы, похожие на цветы сирени. Но теперь
последние числа апреля, цветы волчьего лыка уже увядают, они потемнели и
ссохлись. Что ж... Нельзя захватить в жизни все прекрасное, что-нибудь да
приходится пропускать. Впереди цветение вишенья, рябины, одуванчиков,
шиповника, ландышей... Все еще впереди. Вот только весен остается меньше и
меньше.
То, что около нашего дома появилась машина, видно всем, и, значит, все
уже знают, что мы приехали. Но Паши пока не видно. По своей тактичности она
не придет, пока мы разбираемся с дороги, трем и моем, суетимся и кружимся.
Но наконец все в порядке. Жить можно. Аврал окончен, мы садимся за стол.
Теперь можно и даже нужно никуда не спешить, переключившись на более
плавное, более естественное для человека течение времени. Сев за стол, я
взглядываю в окно и вижу, что в тот же самый момент на улице появляется
Паша. Опираясь на суковатую палку и немного волоча одну ногу, обходя
весеннюю грязь, она направляется к нашему дому. Раньше было нельзя. Люди с
дороги, им некогда. Нехорошо мешать им. А теперь, когда прибрались, - можно.
Как Паша узнает этот нужный момент, я не ведаю, но вот мы сели за стол, я
наливаю себе рюмку с дороги - и Паша появляется на улице.
Когда я писал "Каплю росы" и рассказывал о жителях нашего села, то не
пропустил ни одного олепинского жителя, хотя бы и в грудном возрасте, хотя
бы и живущего на стороне. Как же вышло, что для Паши не нашлось места в
"Капле росы"? Не говорю о целой главе, но хотя бы упомянуть, назвать. Мол,
существует такая олепинская жительница, Прасковья Павловна. Судьба у нее
такая-то, живет в таком-то доме...
Из-за дома главным образом и получился пробел. Я в "Капле росы" обходил
дома, а у Паши своего дома нет.
Но вот она сама на пороге, и можно ее теперь разглядеть. Хотел сейчас
про нее сказать: "старуха", семидесятилетняя старуха, худощавая старуха,
хромая старуха, с морщинистым и смуглым лицом старуха, но чувствую, что
"старуха" применительно к Паше не подходит и не звучит. Не то чтобы она
выглядела моложе своих лет или слишком энергична и деятельна, - не знаю уж,
чем объяснить, но слово "старуха" как-то не подходит для Паши.
А между тем это действительно старая семидесятилетняя женщина,
худощавая, со смугловатым, в сеточке мелких морщин, лицом. Свое лицо она
носит как-то так, что нижняя его часть выдвинута вперед и приподнята, а
затылок откинут назад. Поза Нефертити, сказал бы я, если бы речь шла не о
нашей олепинской хромой, никогда и в самые молодые годы не блиставшей
красотой и к тому же временами заговаривающейся старухе (упрямое слово
встало-таки на свое место!).
Одета она во что бог послал, в ситцевое, темное платье, старинный, с
острыми плечиками жакет, поверх платья еще и темный фартук. Но однажды я
нарочно пригляделся к Пашиной одежде и увидел, что все на ней стираное,
заштопанное, оставляющее впечатление опрятности. И это после зимования в
Агашиной избушке. Другой бы вылез оттуда по весне в коросте, пропитанный
разными запахами. Поистине, чтобы содержать себя в таком порядке в подобных
условиях, нужна либо огромная воля к жизни, либо озаренность идеей, либо уж
опрятность и порядочность, ставшие натурой человека. Никаких высоких идей у
Паши, конечно, нет, - значит, берем третье.
При разговоре Паша производит впечатление глуховатой. Иногда приходится