"В.Солоухин. Двадцать пять на двадцать пять и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

О нескольких годах жизни в Москве Паша не может сказать больше
трех-четырех фраз. По-видимому, никакой личной жизни у нее не было, а
внешне - она работала на каком-то заводике (мыла бутылки), жила в общежитии.
Васёнка к началу войны окончила ремесленное училище, осталась в Москве,
вышла замуж. Сама Паша во время войны вернулась в деревню.
- Пошли карточки. Заводы подвергались эвакуации. Продовольствие
прекратилось. Начали бомбы бросать. Ночью пушки палят. Вот ей-богу.
Однако справедливости ради нужно сказать, что Паша сама о себе многое
забывает. В деревню она вернулась вовсе не в первый год войны, когда Москва
была, по существу, осажденным городом и когда ее бомбили, но к исходу войны,
потому что потеряла хлебные карточки. Она собиралась перебиться в деревне
один месяц, а потом и застряла.
В то же время Иван Митрич и тетя Агаша были хотя и пожилыми людьми, но
еще в силе, на своих ногах, и ничья посторонняя помощь им не требовалась.
Паша оказалась для них неожиданной гостьей. С этих пор и появилась у Паши
одна-единственная мечта, выражаясь по-другому, навязчивая идея - домок.
- Мне бы домок, маленький, вроде баньки, я бы там и жила, никому не
мешала. Колхоз обязан мне построить домок. Я живой человек, а домика у меня
нету. Где же я должна обитать? Я не зверь лесной. Каждому человеку
полагается домок. Когда мы приехали с мамой из Москвы после революции...
Карл Иванович, как сказать, уехал к себе в Англию, Екатерина Михайловна тоже
с ним, а мы с мамой в деревню. И построили нам домок. Умные люди понимают,
что без жилища нельзя. И тварь лесная все равно устраивает себе норки,
гнездышки. Все па-доброму, па-харошему. Поросятки содержатся на ферме,
овечки и козочки в хлеву. А как же это так, чтобы у живого человека своего
домика не было? Пойду к Ворошилову, объясню ему, он человек умный, поймет. Я
в Москве работала. Пожалуйста, скажет, Паша, тебе жилье. А как же так, без
жилья.
- Почему же ты в колхозе не захотела работать? Кажется, тебя Дмитрий
Кузьмич, когда был председателем, звал на работу. Если б ты работала все эти
годы в колхозе, - глядишь, колхоз устроил бы тебе жилье.
- Ворошилов мне сразу скажет: ты, Паша, человек трудящийся...
- Почему в колхоз-то не пошла работать?
- Колхоз?
- Ну да.
- Что колхоз?
- Я говорю, почему работать в колхоз не пошла?
- Я бы пошла. Меня Дмитрий Кузьмич приглашал.
- Ну и что?
- Я говорю: назначьте мне цифру. А они этого не могут назначить.
Работай, Паша, за трудодни. Я сначала работала. Месяц прошел. Я прихожу, как
сказать, в контору: давайте мне цифру. Я человек трудящийся, мне полагается
цифра. А какие такие трудодни...
Так-то вот еще в первые послевоенные годы произошел у Паши с колхозом
конфликт. Жить ей было, по существу, негде, и ее приютила моя мать,
Степанида Ивановна. Тут не было чистого благотворительства. Степанида
Ивановна входила в преклонный возраст. Все ее дети разбросались по другим
городам, сыновья в армии, у дочерей свои семьи. Возраст был вот именно
переходный, когда Степанида Ивановна еще не хотела трогаться с места,
покидать дом, в котором прожита жизнь, но и одной управляться стало уже