"В.Солоухин. Двадцать пять на двадцать пять и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

за столом, кто шьет и штопает, кто входит и выходит. Я брал стул, садился
около Алисы, и мы умели забыть про всех. Она шпарила мне Мицкевича целыми
главами, а я, ничего не понимая, но наслаждаясь музыкой, даже не стиха, даже
не языка, но Алисиного голоса (а через него уже стихом и языком), отвечал ей
тем, что шпарил тоже целыми главами и циклами Пушкина, Блока, Есенина,
Багрицкого, Тихонова ("Орда" и "Брага"), Гумилева, Мартынова.
Принимается на веру, но можно исследовать косвенную роль женщины в
политических событиях, в поведении вождей, полководцев, общественных
деятелей. Более прослежена роль женщины в искусстве. Косвенная роль, то есть
не то, что они создали сами, а то, что создано под их влиянием. Утверждаю
также: ничто не может вызвать столь же очевидной первоначальной симпатии к
стране, к народу, как симпатия к представительнице этой страны. Как ни
странно в этом признаваться, но Польша до Алисы была для меня если не
пустой, то холодный звук. Нет, я знал, конечно, что существует на свете
Польша. Тут сразу возникали исторические категории. Разделы Польши (экзамены
по истории, значит, не очень приятные ассоциации), каламбур нашего историка:
"Польшу разделили на три неравные половины". Потом - польские паны (песня
Алексея Суркова), потом Минин и Пожарский, Иван Сусанин, Тарас Бульба,
Марина Мнишек, осада Троице-Сергиевой лавры, потом еще кое-что из более
близких времен... Но все это как-то отвлеченно и умозрительно.
Была и вторая линия связи. Мицкевич с Пушкиным. Сакраментальная фраза:
"Довольно, стыдно мне пред гордою полячкой унижаться". Панна, ради которой
Андрий изменил отцу Тарасу Бульбе и отечеству. Сыновья Будрыса, и у каждого
в седле под накидкой "полячка младая". Шопен, конечно, Шопен! Но это уже
общечеловеческое искусство, а не только польская музыка.
Отрывочные впечатления от Пруса, Сенкевича, Жеромского. Польские
восстания. Поляки в Сибири. Танцы - полька, мазурка, полонез, краковяк.
Краковская колбаса. Бигус - польское блюдо. "Польский коридор". Польские
магнаты: Потоцкие, Вишневецкие, Радзивиллы, Сапеги. Польская шляхта.
Польская гордость. Мою знакомую, Нинель Николаевну, остановила на улице
женщина и категорически заявила ей:
- В вас течет польская кровь.
- Почему вы решили? - удивилась Нинель Николаевна.
- Але постава, пани.
То есть осанка, общий вид, экстерьер.
Ах да, еще полонез Огинского, пронзающая бессмертная музыка. Это все.
Надо иметь в виду, что действие происходит в 50-е годы, когда не было еще у
нас в Москве ни польской "Выборовой", ни польских пряжек на женщинах, ни
польских кинофильмов на наших экранах, ни личных моих знакомых в Польше.
Но даже и последующие знакомства, если иметь в виду их эмоциональную
окраску, во многом зависели от первой личной встречи со страной, и вот
приходится повторить - ничто не может вызвать столь же очевидных
первоначальных симпатий к стране, к народу, как симпатии к
одной-единственной представительнице этой страны. Для меня первой ласточкой
в моих отношениях с Польшей была Алиса.
Я приходил к ней в общежитейскую комнату, где она любила лежать под
одеялом и читать книгу. Одновременно она пила молоко, которое всегда стояло
тут же на тумбочке.
Восемнадцать лет. Ни сигаретного дыма, ни кофе, а тем более ресторанов
с их напитками. Одно молоко. Она поднимала от книги свои сияющие глаза,