"В.Солоухин. Приговор (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

исполняя свой долг перед родной поликлиникой. Брожу и я каждый год, ничего
не поделаешь. И вот приходится засвидетельствовать. Один год (первый год Ее
появления) я ничего не сказал о Ней и на вопрос хирурга, "на что жалуетесь",
ответил, что у меня все в порядке. И, довольный тем, что так быстро
отделался от хирурга, побежал к следующему врачу. На другой год я Ее врачу
показал как нечто не заслуживающее внимания, что и подтвердилось небрежным
взглядом врача и его замечанием:
- Пустяки. Видимо, узелок на сосуде.
- Я тоже так думаю. Теперь, знаете ли, мы все стали грамотные.
- К сожалению. Будьте здоровы. До свидания.
На третий год я опять показал Ее и опять не встретил никакой тревоги со
стороны врача. Правда, получил совет, но в безоблачной, безмятежной форме:
- Пустяки. Покажите ее на всякий случай онкологу.
Не то у онколога была большая очередь, а я торопился, не то онколог
вышел из своего кабинета, а я не захотел ждать, но к онкологу я в этот раз
не попал. Диспансеризацию мне зачли и так. Не устояли, наверное, перед моей
убедительной просьбой. Подумаешь, пропустил один кабинет из десяти. Да и
кабинет такой неприятный. Да и что мне делать у ракового врача? Нет же у
меня рака в конце концов! Да если бы и был где-нибудь затаившийся рак, то за
три минуты его не распознаешь. А уж если он обнаружит себя, то прибежит
писатель без всякой диспансеризации, в неурочное время, начнет жаловаться на
боли, на тошноту, на кашель, на мрачные предчувствия, на общую слабость.
Короче говоря, на третий год я словчил, избежав кабинета онколога. Это было
в конце декабря, а в сентябре следующего года грузин-хирург на кобулетском
пляже поставил, как помним, свой диагноз.
Нельзя сказать, чтобы слова грузина совсем не задели меня. Прежде всего
я невольно стал вспоминать, откуда Она взялась и при каких обстоятельствах
появилась. Но в том-то и дело, что взялась ниоткуда и никакие обстоятельства
не сопровождали Ее появления. Просто однажды я почувствовал на левом бедре,
на ровной и гладкой коже в сантиметрах десяти ниже паха, слабую, но
остренькую ущемленную боль. Приподняв край трусов и вглядевшись, я увидел,
что из глубины, раздвигая мясо, простите, мышечную ткань, тщится вылезти на
поверхность черненький пузырек. Почему-то мне пришло в голову, что это
кровеносный сосуд расширился в этом месте, образовав нечто вроде крохотной
грыжки, подобно тому как образуются венозные узлы на икрах, да еще и
огромные. Мой-то бугорок, когда выкарабкался окончательно из проделанной им
же самим щелочки в мышце, оказался размером с горошину. Пока он раздвигал
волокна и в первые дни после его утверждения на новом месте немного
покалывало, щемило, но потом все прошло, и я стал жить с этим пузырьком, не
придав ему никакого значения.
Вспоминаю сейчас, что, кроме своей поликлиники, показывал его еще в
Кисловодском санатории лечащему врачу, но тоже был успокоен, что это пустяк
и что - не вырезать же его!
Приходится удивляться теперь задним числом не тому, что никто из
трех-четырех врачей, видевших мой пузырек, не поставил диагноза (для этого
потребовались впоследствии сложные исследования и анализы), но что он никого
из них даже не насторожил, хотя по внешнему виду, как я теперь понимаю,
выглядел типичной, не вызывающей сомнений опухолью.
Итак, нельзя сказать, что слова грузина на пляже совсем не задели меня.
Я вспомнил, как Она появилась, и у меня зародилась мысль показать Ее