"В.Солоухин. Приговор (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

2

Эти мысли могли бы прийти и без посещения Института Склифосовского. Но
все же институт направил и подтолкнул. Нетрудно заметить, что все
разнообразие человеческих смертей делится на четыре основные категории.
1. Люди не хотят умирать, но на них набрасываются разные болезни и
убивают их медленно или быстро.
2. Здоровые, не подвергшиеся болезни люди, которым бы жить да жить,
сами убивают себя.
3. Люди не больные и не желающие добровольной смерти погибают от
несчастного случая: автомобильные и авиационные катастрофы, крушение
поездов, пароходов, землетрясения, наводнения, пожары, взрывы и весь регистр
человеческих бедствий от войны до трехлитровой банки с компотом, которую
недавно столкнула по небрежности с четвертого этажа мойщица окон как раз на
голову пятилетней девочки, оставленной отцом у дверей магазина, в то время
как он пошел в магазинную толчею купить себе бутылку вина, а девочке
леденцов.
Какова же четвертая категория? Видимо, человек может дожить до такого
возраста, когда умереть для него будет столь же естественно, как и жить.
Нить жизни истончается до такой степени, что распадается сама по себе, без
дополнительных внешних усилий, будь то болезнь, веревочная петля, грузовик,
наехавший на пешехода... Только здесь, при естественном и безболезненном
засыпании, может быть у людей одинаковое отношение к смерти: умереть, как
уснуть. И вообще не о чем говорить. Нет никаких проблем, как не возникает их
ну, скажем, при заходе солнца или при опадении пожелтевших листьев.
Но эти смерти (когда человека оставляет всякое борение страстей)
исключительно редки. То есть чтобы и окружающие воспринимали смерть человека
столь же безмятежно, как и он сам. Чаще мы наблюдаем бесчисленные оттенки.
Но, прежде всего, два крайних случая.
В ту весну прошелестела зловещим ветерком по редакциям, издательствам,
по Дому литераторов (многолюдная толчея в фойе и ресторанные столики),
просто по писательским квартирам, в Лаврушинском переулке, на Ломоносовском
проспекте, в районе метро "Аэропорт" - Яшин, Яшин, Яшин...
Не остановило, я думаю, в растерянности чьего-либо пера, не прервало
машинописной дроби, но все же в сознание вошло: Яшин болен. Не просто болен.
Мало ли ежедневно больных людей. Болен именно той самой болезнью, и,
кажется, уже сделана операция. На "Каширке". И делал ее сам Блохин. И сразу
услышавшие начинали прикидывать в уме, сколько же теперь Яшину, и, прикинув,
с ощущением щемящей в груди тоски осознавали, что Яшину всего лишь пятьдесят
пятый год.
Перед этим были годы, когда я встречался с Яшиным так или иначе.
Например, приглашал его на зимнюю подледную рыбалку в Карачарово, на
Григоровы острова. Или читал он новые стихи у себя на даче. Или мимоходом,
бывало, подсядешь на четверть часа за его столик. Или на большом
литературном вечере совпадет, что окажешься в одной афише, а значит, и за
одним столом на сцене перед большим залом. И все идет чередом. А часы его
болезни, оказывается, уже тикали и тикали, и никто не расслышал вовремя их
торопливого необратимого тиканья.
Но сам-то он неужели ничего не слышал? Не томило предчувствие, не
побаливало, не покалывало? Не наваливалось во сне в виде тяжелого кошмара