"В.Солоухин. Свидание в Вязниках и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

выходных дня. Тут-то я и объявил своим ребятам, что пойду к себе в деревню и
что уж не знаю, удастся ли мне принести ветчины или сметаны, но черный хлеб
гарантирую. Ребята попытались отговорить меня: далеко, сорок пять
километров, транспорт (время военное) никакой не ходит, на улице стужа и как
бы не случилось метели. Но мысль оказаться дома уже сегодня так овладела
мной, что я после лекций, не заходя в общежитие, отправился в путь.
Это был тот возраст, когда я больше всего любил ходить встречь ветра. И
если уж нет возможности держать против ветра все лицо, подставишь ему щеку,
вроде бы разрезаешь его плечом, и идешь, и идешь... И думаешь о том, какой
ты сильный, стойкий; и кажется, что обязательно видит, как ты идешь, твоя
однокурсница, легкомысленная, в сущности, девочка Оксана, однако по взгляду
которой ты привык мерить все свои поступки.
Пока я шел по шоссе, автомобили догоняли меня. Но все они везли в
сторону Москвы либо солдат, либо ящики (наверное, с оружием) и на мою
поднятую руку не обращали никакого внимания. Морозная снежная пыль,
увлекаемая скоростью, перемешивалась с выхлопными газами, завихрилась сзади
автомобиля, а потом все успокаивалось, только тоненькие струйки серой
поземки бежали мне навстречу по пустынному темному шоссе.
Когда настала пора сворачивать с шоссе на обыкновенную дорогу, начало
темнеть. Сперва я видел, как поземка перебегает дорогу поперек, как возле
каждого комочка снега или лошадиного помета образуется небольшой барханчик,
а каждую ямку - человеческий ли, лошадиный ли след - давно с краями засыпало
мелким, как сахарная пудра, поземным снежком.
Назад страшно и оглянуться - такая низкая и тяжелая чернота зимнего
неба нависла над всей землей. Впереди, куда вела дорога, было немного
посветлее, потому что и за плотными тучами все еще брезжили последние
отблески безрадостного декабрьского дня.
По жесткому шоссе идти было легче, чем по этой дороге: снег проминался
под ногой, отъезжал назад, шаг мельчился, сил тратилось гораздо больше.
Меня догнал человек - высокий усатый мужик, одетый поверх пальто в
брезентовый плащ и закутанный башлыком. Этого небось не продувает. Случайный
попутчик шагал быстро, и я старался тянуться за ним, хотя и знал, что для
моей "марафонской" дистанции такой темп не годится, что я обессилею раньше,
чем доберусь до села.
Ему-то что! Он идет лишь до Бабаева. Скоро он будет дома, а мне идти
еще двадцать километров.
Дома самовар поставит ему жена, чайку горяченького. Или, может,
достанет из печки щей. Они, конечно, постные, остыли, чуть тепленькие. Но
все равно, если взять ломоть хлеба потолще...
Я почувствовал, что желудок мой совершенно пуст и, для того чтобы дойти
до дому, я обязательно должен что-нибудь съесть, хотя бы жесткую хлебную
корку со стаканом воды. Некоторое время я шел, вспоминая, как однажды, еще
до войны, съел с морсом целую буханку хлеба. А то еще, помнится, я варил
себе обеды, когда жил не в общежитии, а на частной квартире. Это тоже было
до войны. Я шел на базар и покупал на рубль жирной-прежирной свинины. Она
стоила десять рублей килограмм. Значит, на рубль доставался мне стограммовый
кусок. Эту свинину, изрезав на одинаковые кубики, я варил с вермишелью.
Белые кубики плавали сверху, и, когда с ложкой вермишели попадал в рот
кубик, во рту делалось вкусно-вкусно... Продавали до войны и сухой
клюквенный кисель. Разведешь розовый порошок в стакане кипятку...