"В.Солоухин. Продолжение времени (Письма из разных мест)" - читать интересную книгу автора

возникает в душе определенное "горючее" состояние, потом - искра, и
вспыхивает пламя замысла. Еще это можно сравнить с химическим опытом,
который всем нам показывали в школе. Берем насыщенный (перенасыщенный)
раствор какой-нибудь соли. Прозрачная жидкость. Однако она перенасыщена.
Бросаем в жидкость крупинку вещества (той же соли), и тотчас начинается
выпадение кристаллов. На глазах в бесцветной и пустой как будто бы жидкости
формируется похожее на цветок строгостью и четкостью своей формы
кристаллическое образование. Похоже на чудо.
Если это так, то самая первая вспышка замысла картины "Реквием"
относится к 1925 году, а роль искры сыграли похороны патриарха Тихона в
Донском монастыре. Но, значит, перенасыщена к этому времени была душа, сыта
по горло.
Корин не уставал повторять (говорил и пишущему эти строки), что замысел
его возник вдруг из музыки (из хорового пения), из панихиды (отсюда и
"Реквием"), и будущая картина тоже мерещилась как музыка, воплощенная в
краски на огромном холсте.
Несомненно также тут и влияние Александра Иванова с его "Явлением
Христа народу". Боготворя этого художника, Корин перенял у него и основной
метод работы: этюды, этюды и этюды. Смешно сейчас сказать кому-нибудь из
современных художников, но даже свои чисто пейзажные картины "Палех" и "Моя
родина" Корин предварил многочисленными этюдами: трав и цветов, кочки,
поросшей мхом, ели, заката с облаками - всего более двадцати пейзажных
этюдов, чтобы получился потом один пейзаж. Кстати сказать, как и у Иванова,
этюды Корина часто являются самостоятельными произведениями живописи, вполне
законченными (при его добросовестности) и прекрасными.
Ну, уж если прежде чем написать цветок или болотную кочку на картине,
Корин делал сначала подготовительные этюды цветка и болотной кочки, то что
говорить о монументальном, эпохальном, глубоко психологически обобщенном
полотне с размещением на нем более полусотни людей?
Тут надо было Павлу Дмитриевичу решить одну важную тактическую задачу,
и он ее блестяще решил. Писать предстояло духовенство, церковных людей,
начиная от иерархов церкви, кончая простыми монахами, схимницами, дьяконами,
нищими богомольцами. Согласятся ли они все позировать художнику, мало того
что светскому, но еще и советскому? Только через четыре года после
возникновения замысла Корин взялся за первый этюд к картине. Первой своей
"жертвой" он избрал митрополита Трифона, крупнейшего представителя тогдашних
церковных верхов, а главное - пользующегося огромным авторитетом у верующих.
Не знаю, как уж удалось Корину подвигнуть митрополита на позирование,
вероятно, не обошлось без Михаила Васильевича Нестерова, который, в свою
очередь, безусловно пользовался авторитетом у церкви. Да и у самого Корина,
пусть молодого художника, все же не было репутации ниспровержителя,
воинствующего безбожника, футуриста, а было, напротив, иконописное прошлое.
Так или иначе, митрополит Трифон позировал, и начало было положено. А потом
другим, при уговаривании их, достаточно было показать написанного Трифона и
добавить: "Митрополит согласился, значит, нужное дело, почему же вы не
хотите?"
Схимницы, священники, иеромонахи после переговоров приходили в
мастерскую Корина сами. Крестьянина с сыном Павел Дмитриевич увидел на
Каменном (кажется) мосту и уговорил. Безногого нищего нашел на папертях и на
чердак тащил на руках. Нищий жил в мастерской несколько дней, и приходилось