"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

спокойно от него отойти. Не убежать, вопя и махая руками, а неторопливо
отойти из зелено-солнечного сада в прохладную полутьму двора...
Когда нарушилась пасека, пчельник превратился в чулан для разного
хлама, хотя продолжала валяться там и кое-какая пчеловодческая утварь. Из
посторонних, несообразных с пчеловодством предметов там доживал свой век
старинный, прекрасный, как я теперь понимаю, граммофон, особенно имея в виду
его красивую жостевскую трубу, не говоря уж о его, так сказать, мемориальной
для меня ценности, ибо был привезен вместе с приданым Степаниды Ивановны из
ее села Караваева.
Теперь я купил бы такой, да где его купишь, хотя бы и за любые деньги.
Думаю - куда могла подеваться труба? Исчезновение ее не отметилось в
моей памяти ни одним штрихом. Она была черная, как бы лаковая, вся в
красных, синих и зеленых цветах. Потом ее не стало. Куда она делась? Просто
выбросили? Надо сначала измять, превратить ее роскошный цветастый раструб в
нечто плоское, удобное для выбрасывания и исчезновения в культурном слое
земли. Взяли соседи? Была бы цела и у них, было бы слышно, да и зачем она им
без граммофона. Скорее всего, ею воспользовался, употребив в дело, наш
сельский кузнец Никита Кузов.
Но сам граммофон - полированный ящик (может быть, даже из красного
дерева) с колонночками по углам, с диском (приклеено к диску тонкое зеленое
сукно), с ручкой, вставляемой наискось в боковое отверстие и за что-то там
зацепляющейся, после чего ее надо крутить со все увеличивающейся натугой, с
никелированной трубкой, блестящими рычажками и стрелками - этот граммофон
служил мне совсем особую службу.
Установленный на пороге пчельника и нацеленный в сторону сада, он
становился пулеметом, из которого можно было перекосить и перекрошить любое
войско. У него испортилось регулирующее устройство, и, когда пружина
заведена, диск начинал непроизвольно с нарастающей скоростью раскручиваться.
Ничем не сдерживаемая скорость вращения вызывала в конце концов вибрацию,
крупную дрожь всего аппарата, граммофон подпрыгивал, колотился, а цепи
белогвардейцев (белогвардейцев, а кого же еще!) все шли и шли, и я
лихорадочно строчил в сторону дедушкиного сада, в сторону зеленых трав и
желтых цветов, в сторону бывшей пасеки, в сторону мирного и доброго, но уже
тронутого всеобщей гибелью рая.
Значит, кто-то уже успел (но когда и каким путем) привнести в душу
мальчика жажду кровопролития и убийства, и не просто убийства, но убийства
массового, из пулемета, чтобы люди ложились рядами, грудами и все мне было
мало, все крутился взбесившийся, потерявший регулирующее устройство диск.
Беляки наступали, диск крутился, и не хватало уже одного дрожания
аппарата, я еще помогал ему языком: тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та...
За каким плечом у меня тогда хихикали и ликовали, а за каким страдали и
плакали?

6

Да, встретило меня на земле мирное и тихое созидание.
Когда состав сходит с рельсов, он, если тяжел и скорость была велика,
некоторое время летит по инерции, по прямой, прежде чем начнет распадаться
на части. И в летящем уже в бездну, в погибель составе, в каком-нибудь там
серединном вагоне, в течение некоторого времени может мирно спать на полке