"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

причудливые графинчики, столпившиеся на конце стола, - вот что запомнилось
больше всего из бродовского застолья.
В этот дом была выдана моя самая старшая сестра Александра Алексеевна,
а по-нашему, по-домашнему Шуринка. Вот и еще один предприниматель, мельник в
моей родне - Григорий Иванович Ламонов. Хозяйствовали они вдвоем с сыном, то
есть, значит, с нашим зятем Михаилом Григорьевичем.
Знаем, что ветряная мельница (ветряк) была когда-то неотъемлемой частью
российского пейзажа, особенно в более южных - орловских, курских,
воронежских, рязанских - землях, не говоря уж о Доне и Украине. В наших
местах, правда, предпочтительнее были водяные мельницы, потому что пронизаны
наши места густой сетью тихих и светлых речек. На одной только Колокше от
Юрьева-Польского до Устья, на протяжении каких-нибудь семидесяти верст,
стояло двенадцать мельниц. Двенадцать плотин, двенадцать мельничных омутов -
каскад, сказали бы теперь. Но зато и красавица же была, подпертая,
приподнятая плотинами, рыбная, светлая, а ныне совсем обмелевшая и
захиревшая, зарастающая и тиной заплывающая Колокша.
Но были все же и ветряки. Есть ли в каких-нибудь статистических анналах
цифры, обозначающие общее число водяных и ветряных мельниц в России? А
интересно было бы эту цифру узнать, потому что она сказала бы нам и о
количестве распотрошенных крестьянских хозяйств, владевших водяными и
ветряными мельницами, и о числе разбросанных по белому свету крестьянских
семейств.
Теперь я думаю, что дом, двор, погреб, сад, огород, пасека, все
хозяйство Григория Ивановича могло бы служить образцом маленького (одна
лошадь, одна корова, две свиньи, земли, я думаю, десятин шесть-семь)
идеального крестьянского хозяйства.
Дом у них был одноэтажный, небольшой, но все-таки уже и не простая, с
ее извечной схемой, изба. Это был, как я бы сказал теперь, маленький
коттедж. Три окна в одну сторону, да три в другую (чтобы представить масштаб
строения) и, конечно, кухня с русской печью, но передняя комната
оштукатурена и расписана каким-то самоучкой в кувшинки и лилии. Это как бы
уж маленькая зала. И какая-то была там узкая, похожая на коридор галерея,
охватывающая снаружи две стены дома, и еще одна благоустроенная капитальная
комната через коридор от кухни. Тут я должен назвать три момента, наиболее
запомнившиеся мне. Первое - вид из передних окон. Ни деревенских домов, ни
сараев, ни заборов и прясел не было тут перед глазами, а была - как если бы
картина в раме - зеленая даль: луг, речка, делающая изгиб на этом лугу, а за
лугом крутой зеленый пригорок, а на его верхней линии сосновый лесок (откуда
и рыжики на тарелке, на столе, сохранившие при солке не только свой цвет, но
и, кажется, даже и полоски).
В самом пейзаже, правда очень чистом, опрятном, свежем, зеленом, не
было, в общем-то, ничего выдающегося - луг, да пригорок, да сосновый лесок,
но очень уж он был непривычен для меня, видящего все время из своих окон
деревенскую улицу и дома, плетни огородов, ветлы, колодец, дорогу либо
церковную ограду и саму церковь в пятидесяти шагах от дома, если посмотреть
в другие, передние окна.
Второе чудо - эти лилии и кувшинки на стенах и на потолке главной
комнаты в доме, залы.

[Опять же, для представления о масштабах описываемого, прикинем: было в