"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

Степаниде Ивановне предстояло... оказалось потом, через пять лет. Я принял
решение отремонтировать алепинский дом.
Этот шаг был не практический, а романтический. Все говорили, что на
новом месте (хотя бы и в Алепине) дом построить и дешевле и легче. Проще. И
будет новый компактный дом, удобная планировка. Оставаться же в габаритах
дедовской хламиды, пытаясь ее осовременить, бессмысленно, глупо. Ничего не
получится. Но я захотел остаться в дедовских габаритах.
Задумывался ли я над тем, что это все равно будет другой дом, хотя бы и
сохранивший внешнее обличье? Может быть, я это и знал, но все равно не
предвидел жутковатого одного момента, мгновенья, когда я открыл дверь и
остановился на пороге нашего отремонтированного "низа" (нижнего помещения,
этажа), где настлан уж новый пол, оштукатурены заново потолок и кирпичные
стены. Я остановился на пороге и увидел, что все укладывается тут в пустое
трехмерное пространство: длина, ширина и высота. Низковатый, продолговатый
ящик абсолютно пустой. Четыре небольших окна (новые рамы и подоконники) не
нарушали той первозданности и стерильности, при которой ничего прежнего уже
нет, а ничего нового еще нет. Можно все начинать сначала.
Неужели сложнейший по множеству и разнообразию впечатлений мир моего
детства, мир моего дома со всеми его углами, закоулками, перегородками,
кроватями, лавками, полками, печками, шкапами, чугунными горшками, ухватами,
поленьями, керосиновыми лампами, конской сбруей (пахнущей дегтем),
самоварами, сундуками, горячими утренними лепешками, ночными образами,
освещенными негасимой лампадкой, поддевками и тулупами, сапогами, печурками
(с пересохшими варежками, портянками и носками), запечными тараканами,
решетами, косарями (щепать лучину), подшитыми валенками, окнами,
обледеневшими, как айсберги, с сестрами и братьями, с котятами, ягнятами и
телятами (брали зимой и держали в доме теленка на первые две-три недели
после отела), с бельевыми корытами и вениками, с опарами и горячими хлебами,
с клубами белого пара при каждом открывании двери и с выставлением рам
весной, перед пасхой, - неужели все это умещалось и имело габариты этого
пустого, унылого ящика: длина, ширина, высота?
И какой же формы душа, если вот так же произвести ремонт и выбросить
все нажитое и обжитое, оставив ее, хотя бы на время, такой же вот пустой и
наглядной? Неужели и душа окажется трехмерной, как этот странный и жуткий
параллелепипед? Простая геометрия, а все мои тысячи тысяч впечатлений о
внешнем мире не выходят за пределы длины, ширины, высоты?
Не соглашайся и протестуй, душа!
Дом был двухэтажным. У дома был верх и низ. Так это и называлось - не
второй этаж, не нижний и не первый этаж, но - верх и низ... "Сходи наверх, -
могла сказать Степанида Ивановна кому-нибудь из своих дочерей, - полей
цветы". "Куда-то ножницы запропастились?" "Они внизу, на окне". Между низом
и верхом - узкая лестница с одним поворотом, а всего четырнадцать ступенек.
Внизу она начиналась узкой и тонкой дверью с вертушкой (чтобы не открывалась
сама), а вверху... вверху ничем она не кончалась, просто с верхней ступеньки
переступаешь на пол и это уже - верх.
Низ - продолжение двора, сеней (а за двором сад-огород, а за
садом-огородом поля, земля, верх же - начало чего-то иного, совсем иного, не
земляного и огородного мира, там красивый посудный шкаф, диван, просторный
(раздвигающийся и сдвигающийся, впрочем, стол), вышитый красными бабочками
накомодник, вышитые скатерти (по праздникам), тридцатилинейные лампы-молнии,