"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

зеркало с подзеркальником и красивые вещички на нем, специальная ступенчатая
подставка с комнатными цветами, книги Пушкина и Лермонтова, Библия, которую
постоянно через большую лупу на ручке читает дед в своей комнате, ореховый
гардероб и ореховая кровать в так называемой "середней" (кстати сказать, где
я на каковой кровати и родился в духов день), книжные полки в девичьей
"задней" комнате.
Набросаем такую схему. Земля есть земля. Поля, сад, огород. Из земли
произрастает дерево дома, дерево семьи, дерево рода. Оно пустило в землю
корни двора с избушками для коровы и лошади, для овец, с телегами и конской
сбруей, с хлевами и соломой, с навозом и сеном, с вилами и бороной, с плугом
и топором... А еще под крышей двора дед Алексей Дмитриевич укрепил
корытообразную половину бывшей кадушки, для того чтобы водились там голуби.
Это уж для души и надо понимать как излишество. Но голуби там водились,
ворковали, клевали просыпавшийся овес на подметенных метлой булыжных камнях
(середина двора была мощенной речным камнем), вылетали через открытые ворота
из полутьмы двора в яркий, ослепительный летний день, а оттуда из-под синего
неба, от цветущей сирени, от цветущих ветел, а потом черемух, а потом лип -
опять в надежную полутьму двора. (У нас теперь при отремонтированном для
летних наездов алепинском доме нет никакого двора, но над окном верхнего
этажа, за наличником упорно водится пара голубей. Не потомки ли тех,
дедовых, и не передались им через гены виденья: седобородый старик с метлой,
вороной жеребец, конская сбруя, просыпавшийся овес, да еще белоголовый
мальчонка, пробирающийся босыми ножонками по холодным мокроватым камням к
задней калитке, раскрытой в солнечно-зеленый и теплый сад?)
Итак, дерево дома пустило в землю корни двора и тем самым крепко
держится на земле. Сени, как продолжение двора (с их чуланами, мучными
ларями, мешками, ведрами, кадушками, вообще с хозяйственной утварью), а
затем и низ дома (как продолжение двора и сеней) с его русской печью,
охапками дров, тулупами и полушубками на вешалках, с корчагами белья, с
огромными чугунами коровьего пойла, со стряпней и самоваром, подпускающим
синеватого, остренького чада, с широкими лавками и широкими же полками, с
решетами и хлебной квашней с очистками и вообще с пищевыми отходами, с
веником у порога, с мухотой в летние дни, с крынками молока и горшками
сметаны, со студнем, разбираемым под праздник, с пареной капустой и репой, с
гороховым киселем и гречневой кашей, с картофельным супом и грубыми
повседневными пирогами (с морковью, с картошкой, с репой), с кухонными
полотенцами и мытьем посуды, с большим деревянным корытом для стирки белья
(простиранным в одном месте почти насквозь), с рукомойником, - низ дома и
сени я определил бы как ствол дерева, держащегося за землю корнями двора. А
потом уж - второй этаж, "верх". Это листья, цветы и плоды. Да, это совсем
другой мир и на взгляд и, что важнее, по существу. Корни в земле, а цветы на
солнечном свете, на ветерке, они результат всех усилий дерева - и корней, и
ствола, и окружающей среды. А там уж, после цветов, и яблоки. Конечно,
зависит от породы, от сорта дерева, каковы будут яблоки, но надо сказать,
что в России в первых десятилетиях XX века верхний слой крестьянства начал
активно и, я бы сказал, плодотворно прорастать побегами в вышенаходящийся
слой российской интеллигенции, российской культуры. Есенин, Клюев, Шаляпин,
Корин, Соколов-Микитов - не единственные примеры. Героиня поэмы Маяковского
("Приду в четыре, - сказала Мария, - восемь, девять, десять"), эта самая
Мария, интеллигентка и красавица, была дочерью воронежского крестьянина.