"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

Гены верхнего крестьянского слоя (повторим) пришли в движение, в активное
состояние и начали прорастать в культурный слой народа. О возможных
результатах этого процесса сейчас остается только гадать да предполагать;
как известно, весь этот верхний слой крестьянства в количестве пятнадцати
миллионов человек и был раскулачен в 1929 году, срезан и выброшен в
безлюдные тундры на мученья и гибель. Да и то, кого ни возьми да, как
говорится, поскреби, сразу и увидишь, что все они - из верхнего слоя
крестьянства: Борис Корнилов, Павел Васильев, Андрей Платонов, Твардовский,
Фатьянов, Луконин, Абрамов, Астафьев, Алексеев, Распутин, Белов, Яшин... ваш
покорный слуга... Если же всерьез заняться изысканиями да статистикой, то
набрали бы десятки имен, не только в литературе, но и в смежных искусствах и
в науке (в особенности), но, конечно, имен тех, кто случайно уцелел, а не
тех, кто был погублен. Тех имен мы не узнаем уж никогда.
Итак, верхний этаж дома, верх, листья, цветы и яблоки, результат
многолетних, а точнее сказать, многовековых усилий дерева.
Ни пара, ни чада, ни гременья посуды, ни бульканья воды, ни помоев, ни
мусора, ни уличных морозных клубов при каждом открывании двери, ни уличной
обуви возле порога, ни тулупов на вешалке, ни ведер с водой, ни теленка за
печкой... Масляной краской (темно-голубой) покрашенные стены,
оштукатуренный, белоснежный, с фигурным обрамлением потолок, цветы и
красивая мебель, изразцовая печка, золоченые иконы в переднем углу, на полу
яркие домотканые половички. Чистота, тишина, а главное - праздничность.
Праздность и праздничность.
Дармоедов и бездельников не было в нашей большой семье. Даже дед
Алексей Дмитриевич, которому по возрасту только бы так себе, поглядывать,
как работают другие, а если помогать им, то разве лишь советом и общей
распорядительностью, но даже и он со вставанья, то есть с рассвета, на
ногах, на дворе, либо с метлой в руках, либо с вилами (перетрясти солому с
сеном, чтобы получилась трясенка), либо около поленницы, либо хворост тяпает
на чурбаке, либо воду достает из колодца... Хватало дела всем и сыновьям и
дочерям Алексея Алексеевича (девчонки подростками уже бороновали,
сенокосили, ворошили сено, пололи грядки, теребили лен, прибирались в доме,
стояли на возу, когда убирали сено, либо подавали снопы отцу, стоящему на
телеге, когда возили снопы... Мне, четырех-пятилетнему, и то доставалось,
хотя бы мешок подержать вместе со старшим братом (вернее сказать,
подержаться за мешок), когда отец, вонзая и вонзая деревянный
отполировавшийся лоток в золотую груду зерна, наподдевает это зерно и
бросает его с лотка в мешок, так что каждый бросок отдается словно бы ударом
в слабые еще, но цепкие ручонки.
Но не такая уж всепоглощающая и всепожирающая машина было наше
крестьянское хозяйство. Оказывался досуг, выпадало свободное время даже и в
летние дни, не говоря уж про долгие зимние вечера. Одна из моих старших
сестер (все в нашей семье старше меня, последыша, поскребыша) - гимназистка
в губернском Владимире (после ликвидации Владимирской губернии сделали
пространную ИПО - Ивановскую промышленную область), другая как раз в год
моего рождения упала с лошади и сильно ушибла позвоночник. Лежала в гипсе,
но и после этого несколько лет не могла нагибаться, бегать, быстро ходить, а
тем более работать. Вокруг нее - книги: Пушкин, Лермонтов (в хороших
однотомниках с картинками), Алексей Константинович Толстой, Полонский,
Апухтин... Внизу идет своя жизнь, а у нас наверху - тишина, покой. Дед водит