"В.Солоухин. Рассказы разных лет" - читать интересную книгу автора

и было мое первое поручение. Сергея Сергеевича мы наметили за то, что косами
торговал.
- Какими такими косами?
- Обыкновенными литовками. Перед покосом он, оказывается, ездил в
Москву и покупал там косы. Снабжал ими и свою деревню, и, можно сказать, всю
округу.
- Значит, чтобы не всей округой за косами в Москву ездить, он один на
себя брал эту обузу? Правильно я вас понял, Петр Петрович?
- Так-то так. Но продавал он их дороже, чем они в Москве стоили. Имел в
этом деле материальную заинтересованность.
- Наверное, чтобы дорожные расходы окупить.
- Пойди разберись: дорогу он окупал или сверх того. Да... А лучше
других он потому запомнился, что, как я уж сказал, на нем я получил первое
самостоятельное поручение. Поручили мне идти к нему утром и произвести
полную опись имущества.
Когда слушаешь, всегда получается так, что слова собеседника - это лишь
камушки, бросаемые в воду. Но от них обязательно расходятся круги. Расходясь
и колеблясь, они захватывают все новые и новые, уже устоявшиеся пространства
памяти и души. И вот, дробясь и качаясь, наплывают разнообразные
воспоминания. Так, например, я сразу вспомнил рассказы моего товарища, можно
сказать, приятеля, из большого приволжского села. У них будто было три
волны. Первая волна унесла двух действительно богатеев. Потом пришла
разверстка раскулачить еще восемь хозяев. Стали думать, скрести в затылках.
Кое-как набрали, наметили мужиков поисправнее. О злостных здесь не было и
речи. Ладно, увезли и эти восемь семейств. И старики, не слезавшие уж с
печи, и младенцы из люлек, и девушки на выданье, и парни, и женщины с
заскорузлыми от земли и воды руками, - все пошли в общие подводы, все канули
в беспредельную метельную ночь. Но оказывается, на этом не кончилось. Вскоре
поступила новая директива - дораскулачить еще одиннадцать крестьянских
хозяйств. Правда, село большое. Но ведь два, да еще восемь, да еще
одиннадцать... Всю ночь заседали, прочесывая списки вновь и вновь, ставя
против иных фамилий зловещие, отливающие железом, жирные галочки. Мой
приятель был тогда в школьном возрасте, и все три волны могли прокатиться
мимо него либо над ним, остались бы в памяти лишь боязливые, шепотом,
разговоры. Но дело в том, что школьников посылали ночью приколачивать к
домам таблички. На фанере намалевано короткое слово - "Бойкот".
Уверен я, что за всю тысячелетнюю историю в селе не слышали этого
словечка. Все больше - хлеб, дождь, солома, пожар да бог, и вдруг написано
на фанерке "Бойкот". Как только возникнет галочка в списке, сейчас же
табличка на доме. Школьники приколачивали с энтузиазмом.
Вероятно, настоящий смысл слова так и остался непонятный приволжским
мужикам, но понятной оказалась его иная беспощадная суть. Табличка на доме -
значит, одевай потеплее детишек и одевайся сам. С собой придется взять
только то, что на себе, все добро останется в доме, который теперь уж не
твой, и все, что в нем теперь остается, - теперь не твое, и вся жизнь,
прожитая в доме и тобой, и отцом, и дедом...
- Да... - продолжал Петр Петрович, - дали мне это поручение, и я пошел.
Метель, как сейчас помню, окончилась. Утро тихое, румяное, на деревьях иней,
в носу пощипывает. - Петр Петрович вдруг расчувствовался. Я же говорил еще в
самом начале, что он хороший, очень даже хороший человек.