"В.Солоухин. Рассказы разных лет" - читать интересную книгу автора

мы находились, даже в течение нескольких минут обсуждался вопрос, не поехать
ли к нему и не попроситься ли, так сказать, на прием, но решили, что все же
без предварительной договоренности рисковать не следует. Тем не менее
разговор о Шагале возник, и скоро в орбите этого разговора оказался плафон
(потолок) Шагала, которым заменили классический плафон в парижской
Гранд-Опера.
- Вы видели этот плафон? - спросил у меня собеседник. - Это
великолепно, гениально!
- Да, видел. Даже был эпизод. Мне нужно было уйти с оперы после второго
действия, и гардеробщица спросила, почему я ухожу раньше. Такая пожилая
гардеробщица, которая видела здесь, наверное, и Шаляпина, и Карузо, и Анну
Павлову.
Чтобы не вдаваться в объяснение истинных причин моего ухода, отчасти из
озорства, но, конечно, вполне искренне я ответил:
- Le plafond de Chagal est terrible, Le ne peut pas me tuower sous lui.
[Потолок Шагала чудовищен. Я не могу находиться под ним (фр.).]
Услышав это, старушка выбежала из гардеробной и бросилась меня обнимать
и целовать. Она говорила, что я первый, кто осмелился сказать правду об этом
плафоне.
- Ну, если считать мерилом искусства вкус гардеробщицы... - обиженно
изрек искусствовед и дал понять, что разговор наш окончен.
Мы спускались по той же узкой и крутой лесенке, по камешкам и чурочкам,
и я досадовал, что не нашелся ответить спорщику, и что последнее слово
осталось за ним. Надо было сказать, что отношение к плафону Шагала как
таковому - дело вкуса и что сам по себе он, написанный в манере примитива с
коровами, парящими в воздухе, и с чернобородыми стариками, сидящими на
скамеечках в маленьких, дореволюционных российских провинциальных городках,
может быть, вовсе неплох. Но вы посмотрите на зал Гранд-Опера, на его
барочные завитушки, на его зеркала и позолоту, на его общий
европейско-дворцовый колорит. Разве живопись Шагала сочетается хоть
сколько-нибудь с этим стилем? Равно как и с тем, что происходит на сцене?
Ведь это театр классической, а вовсе не авангардистской музыки.
Если Шагал, надо было бы сказать, действительно великий художник и чуть
ли не гений, как же он не почувствовал, что его плафону, может быть хорошему
самому по себе, не место в здании и в зале Гранд-Опера? Он должен был это
почувствовать, тут вопрос даже и не гениальности, а элементарного вкуса.
Шопен не заиграл бы свою патетическую сонату (с похоронным маршем) на
веселой крестьянской свадьбе, а Глинка воздержался бы исполнять свою
"Камаринскую" в траурных обстоятельствах. Но Шагал согласился. Значит, либо
он не великий художник, либо он пошел на это, переступив через свой вкус из
побочных соображений, отнюдь не художественного порядка.
Я думал обо всем этом, а краешек моего сознания подсказывал мне, что
надо обернуться, протянуть руку и помочь мадам Гофлин сойти по крутой
тропинке. Однако дух противоречия по отношению к мадам Гофлин сидел во мне,
я ведь подавал ей руку, когда поднимались, но она отвергла мою помощь. Я
странным образом "заморозился" в отношениях с переводчицей и гидом - и
чувствовал и понимал, что надо сейчас же обернуться и протянуть руку, но не
мог переступить в себе какой-то нелепой черты. Произошло то, что должно было
произойти, если, как говорится, бог есть. Привлеченный каким-то шумом, я
оглянулся (в конце концов!) и увидел, что мадам Гофлин катится вниз к моим