"В.А.Солоухин. Чаша (Эссе)" - читать интересную книгу автора

такая радость, пожалуйста...
Я, естественно, согласился.
Встреча прошла очень тепло, и речь теперь не о ней, а о том, что когда
я спустя несколько лет оказался в Париже, то мне опять позвонили - некто
Софья Михайловна Зёрнова.
- Не удивляйтесь, - сказала Софья Михайловна, - мне о вас написала из
Лондона моя сестра Мария Михайловна. Ее фамилия по мужу Кульман. Она
заведовала там Пушкинским клубом и приглашала вас, помните?
Я сказал, что помню.
- Она очень тепло написала о вас, и я сочла возможным вам позвонить.
Скажу без обиняков, мне хотелось бы с вами познакомиться.
Мы условились, и вечером того же дня я был уже в гостях в квартире
брата Софьи Михайловны, Владимира Михайловича Зёрнова. Сама Софья Михайловна
жила тут же, надо было только пройти по каким-то сложным "закулисным"
лесенкам, чтобы попасть в ее совсем уж крохотную квартиру, в "келью", как
говорила сама Софья Михайловна.
И вот мы, значит, сидим и ужинаем вместе: Софья Михайловна, Владимир
Михайлович - доктор, на руках у которого умирал Бунин, жена Владимира
Михайловича - швейцарка Роз-Мари.
Надо непременно сказать, что к этому времени те участки сознания,
которые должны заведовать отношением русского человека к своему Отечеству, к
России, к своей, я бы сказал, исторической Родине и которые с детства, со
школы были анестезированы, заморожены, если не атрофированы, в результате
того, что с первых глотков приходилось дышать искусственной атмосферой, так
что человек даже и не знает, что может быть другой воздух, - надо сказать,
что к этому времени упомянутые участки моего сознания разморозились, ожили,
стали чувствительными. Чувствительность "оживших" участков сознания развила
во мне настоящую ностальгию по России. "Я взглянул окрест меня - душа моя
страданиями человечества уязвлена стала". Конечно, "Владимирские проселки" -
это не "Путешествие из Петербурга в Москву", но я утверждаю, что они в свое
время не были прочитаны как следует. Да еще редакторская правка К. Симонова
и А. Кривицкого сделала свое дело. Да еще к тому же "Владимирские
проселки" - это первое шевеление, первый вздох просыпающегося духа.
Ностальгия по России заставляла меня собирать и покупать разные
никчемные безделушки, лишь бы на них сохранилась печать времени, начиная с
вышедшей из обихода утвари, лампы какой-нибудь, освещавшей некогда гостиную,
или столовую, или кабинет учителя, скажем, гимназии, начиная с открыток
давних времен России, а особенно фотографий. Фотографии встретить можно, а
лиц таких уж нет, не увидишь, сколько ни оглядывайся, вот именно, окрест.
А ведь тут не одни только лица, тут, как бы это сказать... другой мир.
Стал я вспоминать лица наших - Владимирской губернии - крестьян и
крестьянок, какие запомнились с детства, стал вспоминать ярмарку в Петров
день - в Черкутине, ярмарку в Успеньев день - в Караваеве, колокольный звон,
наши ландшафты, когда с какого-нибудь удачного высокого места можно было
насчитать вдали десяток, а то и больше белосахарных церквей и колоколенок в
зелени полей, в пересечениях отдаленных холмов, в легкой дымке. За двадцать
верст виднелись некоторые колоколенки.
И ни одной.
Именно тогда я подумал, что не так страшна ностальгия по России, если
человек живет вдали от нее, как страшна и остра ностальгия, если живешь тут