"С.М.Соловьев. История России с древнейших времен. Том 8" - читать интересную книгу автора

уже прочитана была ему сказка, или объявление вины, уже простился он с
народом, объявив, что умирает за правду, за веру и народ христианский, как
прискакал гонец с объявлением помилования. Источники разногласят в названии
лиц, которые убедили Лжедимитрия помиловать Шуйского: одни называют бояр,
другие - поляков и именно секретаря царского, Бучинского, некоторые -
Афанасья Власьева; известия, что убедила к тому царица Марфа, мы принять не
можем, ибо ее не было еще тогда в Москве. Как бы то ни было, Шуйского вместе
с двумя братьями сослали в Галицкие пригороды, имение отобрали в казну, но,
прежде нежели они достигли места ссылки, их возвратили в Москву, отдали
имение и боярство.
Известить народ о восшествии на престол нового царя должен был
патриарх. Первым из русских архиереев, признавшим торжественно Лжедимитрия,
был рязанский архиепископ Игнатий, родом грек, прежде бывший архиепископом в
Кипре и пришедший в Россию в царствование Феодора Иоанновича; когда
Лжедимитрий был в Туле, Игнатий, к епархии которого принадлежала Тула,
встретил его здесь как царя. Этого-то Игнатия 24 июня возвели в патриархи.
Новый патриарх разослал по всем областям грамоты с известием о восшествии
Димитрия на престол и возведении его, Игнатия, в патриаршеское достоинство
по царскому изволению, причем предписывал молиться за царя и за царицу-мать
и, между прочим, чтобы возвысил господь бог их царскую десницу над
латинством и бусурманством.
Но признание Игнатия не могло окончательно утвердить нового царя на
престоле: это могло сделать только признание матери, царицы Марфы. Великий
мечник (новое достоинство придворное, учрежденное Лжедимитрием по образцу
польскому), знаменитый впоследствии князь Михаила Васильевич Скопин-Шуйсккй,
был послан за Марфою и привез ее в Москву 18 июля; царь встретил ее в селе
Тайнинском и имел с ней свидание наедине в шатре, раскинутом близ большой
дороги; говорят, Марфа очень искусно представляла нежную мать, народ плакал,
видя, как почтительный сын шел пешком подле кареты материнской; Марфу
поместили в Вознесенском монастыре, куда царь ездил к ней каждый день.
Вскоре по приезде матери, 30 июля, Лжедимитрий венчался на царство по
обыкновенному обряду. Объявлены были милости: мнимый дядя царя, Михаила
Федорович Нагой, получил звание конюшего боярина, Филарет Никитич Романов
возведен в сан ростовского митрополита, брату его, Ивану Никитичу, дано
боярство. Бывший царь и великий князь тверской, Симеон Бекбулатович, был
также вызван из ссылки и явился при дворе с прежнею честию: мнимый сын
Грозного не боялся его совместничества. Между пожалованиями видим и
небывалые: двое думных дьяков - Василий Щелкалов и Афанасий Власьев - были
произведены в окольничие. Замечательно, что Лжедимитрий, еще будучи в
Польше, говорил о покровительстве, оказанном ему Щелкаловыми, и
замечательно, что Борис удалил Василия Щелкалова от дел. Из родственников и
приверженцев бывшего царя подверглись ссылке 74 семейства.
Не проходило дня, в который бы царь не присутствовал в Думе. Иногда,
слушая долговременные бесплодные споры думных людей о делах, он смеялся и
говорил: "Столько часов вы рассуждаете и все без толку! Так я вам скажу:
дело вот в чем!" - и в минуту, ко всеобщему удивлению, решал такие дела, над
которыми бояре долго думали. Он любил и умел поговорить; как все тогдашние
грамотеи, любил приводить примеры из истории разных народов, рассказывал и
случаи собственной жизни. Нередко, впрочем, всегда ласково, упрекал думных
людей в невежестве, говоря, что они ничего не видали, ничему не учились,