"Сергей Соловьев. Прана " - читать интересную книгу автора

Я вспомнил шамшан - так, по-моему. Собачья будка на берегу рядом с
мусорной свалкой. Человек в будке, выглядывает. Перед ним весы. На одной
чаше - 300 кг гирь, на другой пусто. Подошел, спросил.
Оказалось - дров норма. На одного. Любого. Подвезли, сбросили, он
взвесил, разжег, сунул, сгреб в ковш и в Ганг ссыпал. Без церемоний.
Ни слез, ни мук, ни праха в урне - на память, ни дня кончины.
Пустырь, будка. Смерть шкурки.
Я почувствовал взгляд и повернул голову. Из-за скалы меня внимательно
разглядывало глазастое высоколобое лицо в смоляном стогу волос, подавая
знаки ладонью - к себе. Садху. Мы двинулись за ним.
По пути, справа, сквозь листву что-то блеснуло. Подошел ближе.
Золотой трезубец на древке, воткнутом у входа в пещерку, над которой
меленькими буквами выцарапано: Просьба не беспокоить. Спасибо.
Заглянул внутрь: ни души.
Пришли. Маленький грот, скорее ниша с расстеленным ковриком. На
приступках и в щелевых углубленьях ее - весь его скарб: портрет учителя,
пара книг, блокнот с карандашом на нитке, никелированная посуда, маленькие
коробочки, кулечки, подвязанные к веревке, протянутой под сводом,
пригоршневые припасы еды - овощи, травки, чай, отдельно - в наволочных
мешочках - рис и мука. Перед нишей костер, канистры с водой, по сторонам -
защемленные валунами деревья, косо, на пятках, съезжающие по склону к реке.
Садху подносит палец к губам: "Слышите, что поет река? - И начинает
тихо в унисон подпевать ей, и переводит с санскрита: - I myself am He".
Я помнил это место; сборник упанишад в переводах Йейтса лежал у меня в
рюкзаке. Этот карманный космос я взял на дорожку - и чтоб разомкнуть
треугольник, очерченный Ксенией, уткнувшейся в Юнга, и чтоб чуть освежить
память.
Я есть Тот. Это о Самости - незримом всепроникающем духе - единственной
истинной реальности мироздания индусов. Я (ты, дождь,
Бог, что угодно) не есть я; сущность моя - за пределом (которого нет)
меня - Там, в Том, Другом, которое, в свою очередь, также вовлечено в эту
бесконечную круговую поруку всеединства. Вселенная как плящуший баньян
стробоскопной молнии.
За рекой - взметенный к небу обрыв с тающим подбородком облака,
подползшего к краю и глядящего вниз, на едва различимый оттуда Ганг,
въющийся, как сверло, с живота на спину и с боку на бок по дну ущелья.
И этот, придвинутый к тебе вплотную, пустынный экран обрыва зачерпывает
твой зрачок и взметает по своей вертикали в небо. И кажется, взгляд (а
отсюда, из ниши, взгляду больше и некуда длиться) за годы скольжения вверх и
вниз прорезал в камне звенящий желоб, отполированный до отраженья в нем
твоего зрачка.
- Хорошее место, настоявшееся, - говорит он, предлагая помедитировать -
втроем.
- Вдвоем, - поправляю я. - Без меня. - И улыбкой с кивком к Ксении:
- Вот с нею, она практикует.
- Не сейчас, - не без колебаний отворачивается она.
Разговариваем. В кастрюльке на костре варится что-то между супом и
овощным рагу. Он - на корточках, недвижим, голова развернута к нам - в
разговоре, а ладони его - как бы отдельно от него - танцуют по округе,
перепархивая от костра к ножу, помидору, крупе, чесноку, корешкам, травкам,