"Сергей Соловьев. Прана " - читать интересную книгу автора

на лету ополаскивая, разминая, перетирая и смешивая все, что меж ними, и
выбегая, как на пуантах, но уже с другой стороны, к костру и затуманиваясь
над паром кастрюли.
Из дому он ушел, когда ему было 12, к двадцати пяти пришел в
Ришикеш, где прожил несколько лет вместе с такими же, как он, баба.
Здесь, в этой пещере, он уже седьмой год. Зимой, на этой высоте
2300, - да, говорит, по ночам зябковато. А в прошлом году в сезон
дождей медведь занял нишу, пришлось отсиживаться в пещере. Полтора месяца.
Поглядывает на мои сигареты. Протягиваю ему. Вытряхивает табак, набивает
травкой, курим, сидя в "лотосе", лицом к огню, спиной к нише, в которой
Ксения - в той же позе, но неподвижной, глаза закрыты, руки на коленях
ладонями вверх.
Он разводит муку с водой, вымешивает, мнет ком, отбивает с размаху о
плоский камень, рвет на куски, плющит между ладонями, кидает на раскаленную
сковороду, руки в огне, как в воде, голова повернута ко мне в разговоре,
откидывает подрумяненный блин, не глядя, отгребает ладонью жар, ровняет его
ладонью, втыкает в него блин торцом, тот раздувается, как пузырь, меняет
местами их - с тем, что уже подрумянился на сковородке, другой парой рук
плюща очередную пару, первенцев складывая стопкой у выпростанной из-под себя
босой ступни с озаренной жаром подошвой. Чапати - хлеб из воды с мукой.
И пока мы едим в нише, он у костра пишет мантры в блокнот. Типа: Тат
твам аси, Тат твам аси, Тат твам аси... То суть ты. Спускается к реке,
приносит воду, моет посуду. На нем - ярко-желтая вязаная шапочка с детскими
поверезками, светло-серый вязаный жилет поверх оранжевой рубахи и бедра,
запахнутые огненной юбкой до колен.
- Проблемы? - кивает он, глядя на мою согнутую спину и ладонь, прижатую
к пояснице. - Идем. - И, опустившись на четвереньки перед дверцей для гномов
в свою пещерку, развязывает веревочный замок и вползает в нее.
Внутри ледяной мрак (дверцу он за мною закрыл), пространство на ощупь с
двуспальный гроб, под животом - криволинейные волны гладкого камня.
Раздеваюсь лежа, до пояса, вмят и распластан, как вода с мукой, ноги
свернуты вбок и прижаты зубьями свода.
Его дыханье во тьме, острый дурманящий запах травных масел, ладони уже
на моей спине, бормочет с подпевом, ключицы, горло.
Переворачивает меня на спину, отползает, звон склянок, возвращается,
другой запах, мазнул под носом, по вискам, по векам, движется вниз; грудь,
живот, пах. Замер, накрыл одеялом, отполз, тишь.
Свет сквозь веки, дверь приоткрыл, зовет, она подходит, шепотом
переговариваются, она вползает.
Он - ей: "Сядь здесь, закрой глаза и на него медитируй", - завязывает
дверь, и вновь надо мной, жмет меня к полу. Она, из угла, сдавленным
голосом: "Зачем вы закрыли дверь? Откройте, немедленно откройте, прошу вас!"
Он подползает, отвязывает, она протискивается наружу, он затворяет за ней,
возвращается, массирует поясницу.
Вдруг - хлесткий хлопок с размаху по ягодице. Я - через несколько
мгновений, представляя себе ее застывшее лицо, медленно поворачиваемое от
костра к дверце, - громко и торопливо смеюсь, не найдя лучшего знака.
Мы поднимаемся с ним в горы, он предлагает провести у него несколько
дней, ночевать в пещере, места на всех хватит, два одеяла для нас, ему не
нужно, а потом сводит нас на ледник, к истоку Ганга; сутки туда, там ночь, и