"Сергей Соловьев. Прана " - читать интересную книгу автора

Даже одежды на них - не наш плебейский плагиат тела, - штука легкого
пламени, белого ветра в медленном танце достоинства и свободы течет по
плоти.
И во всем, в каждом жесте их - не машинальная скороговорка, а всякий
раз сызнова проживаемый мир. Мир, которого миг назад еще не было.
В том, как они погружают пальцы в еду, пчелы пальцев в цветочные
средостенья, как ворожат ими там и, как музыку, духотворят, и подносят к
губам на ладони - уже не чужбину еды, а свое продолжение жизни, свое - плоть
от плоти.
В том, как они на рассвете входят в Ганг, как стоят в нем - в одеждах и
без, как принимают первый солнечный луч озаренным лбом чуть опущенной
головы, как медитативно подсасывают его - вначале теменем и, смущенно все
выше поднимая лицо, переводят его в зрачок и, все сочней, развязывают им
губы, пропуская его в гортань, и опускают лицо к воде и видят ее, говорят с
нею и, беря в ладони, не торопятся пить, дают и себе и ей время
прочуствовать этот миг присутствия другого, развернуться друг другу - и
назвать по имени.
Потому что эта, в ладони, вода единственная и такой больше нет - в этой
форме, с этой душой, судьбой, именем. И так во всем: нет огня вообще - как
вообще человека нет - есть этот, тот..."
- Писатель. - Я поднял голову от блокнота. - Пойдем прогуляемся, -
говорит.
Странно. Необъяснимо. Смотрю на нее и не вижу, смотрю, приближая взгляд
издалека, из потом, и не вижу, не чувствую ни себя, ни ее рядом. Почему так?
Почему чувства, как ветви, цветут и поют и стонут от этой нежной тяжести, а
тебя будто нет за ними? Будто от пят до волос стоит, налившись, этот
глухонемой высоковольтный гул.
Может, причина в этом "флатерне" при переходе барьера, в смене мира?
В том, что этот мир втягивает тебя в себя, как верблюда сквозь ушко
игольное, и тебе не пройти с воспаленным горбом твоей жизни?
Этот заплечный мешок свой ты подберешь потом, там, за ушком, если
пройдешь. Тот же мешок подберешь и уже не тот. Как и ты не тот уж.
И она обступает тебя со всех сторон, всасывая в себя твою ладонь, глаз,
ухо, перестраивая твою кровь, дыханье, она всасывает тебя всего, до дна
твоих снов, до капли, всего... или ты остаешься по ту ее сторону - со своим
горбом.
Но, может, дело не в ней, не в Индии? А так совпало - ты, она,
Ксения - стянулось в узел, сплелось в этой подвздошной точке твоей
судьбы? У каждого ведь она своя - индия. Не страна, разумеется.
И начинается странное, эта подмена или, точнее, смещенье с двоеньем
двух женщин, втягивающих тебя в себя по разные стороны, и в то же время
внахлест - Индии и Ксении.
И в первой - все то, что так не хватает последней.
Не потому не хватает, что этим ее обделила природа. Напротив. На
редкость ее одарила. Но дар этот в ней, будто вытеснен в погреб, и пальцы
его, будто дверью защемлены.
И, быть может, отчасти эта моя вовлеченность в близость с Индией как с
женщиной на глазах у Ксении на самом деле желание близости с
Ксенией, попытка разжать эти пальцы.
Но говоря так: "на самом деле", я едва ли догадываюсь, где и когда и из