"Сергей Соловьев. Прана " - читать интересную книгу автора

Будда, рос Христос и, снятый с креста, проповедовал в этих краях до глубокой
старости; склеп, где он упокоен, чуть севернее от Ришикеша, в Кашмире, - в
двух шагах от волос Магомета, хранящихся неподалеку от могилы Моисея и девы
Марии.
Что касается индуизма, то это не религия, а - как сказал бы любой
индус - "это наше все": религия, которая для них не есть нечто отдельное от
культуры; культура, которая у них слита с бытом, с
"ворованным воздухом", которым дышат.
Потому они и вышли сухими из черной тяжелой воды буддизма и ислама -
всплыли, как воздушные пузырьки жизни.
Весна, время паломничества, миллионы индусов с семьями в пять
поколений - от запеченных в углях старух до стеклодувных прозрачных
младенцев - снимаются с мест и текут, затмевая землю, к предгорьям
Гималаев.
Миллионы - босых, на ослах, лошадях, на носилках, на мотоциклах,
автобусах, рикшах, переползая друг друга, - поющих, жующих, смеющихся,
спящих у разведенных костров, уходящих по рваному серпантину над бездной к
игрушечной под облаками часовне.
И никакого религиозного фанатизма. Если вы спросите их о вере, они
просто не поймут - о чем вы. Это как угол в доме с любимыми книгами и
игрушками у ребенка; мир их так же реален для него, как и комната, в которой
они находятся.
И ежегодные паломничества для них - во многом - как воскресные выезды
за город для нас. И, конечно, это еще и нить, вдевающая их - поколенье за
поколеньем - в ушко светлого нелинейного времени, из которого видно во все
края".
Кончились листы в блокноте. Вышел купить другой. Ксения сидит на
веранде кафе, пьет изумрудный стакан мяты. Лица срисовывает взглядом.
Отвлеклась на шум: обезьяна тарабанит за собой куль с консервными банками,
остановилась посреди улицы, чешет свою брюхогрудь - всю в сосках,
орденоносную.
Откуда ж этот поддув пафосно провокативный? Не ко двору. Надо бы
поунять. Пожестче и покороче фразу. И поциничней. Другое время.
"Другие дни".
Дивный блокнот. Бумага, как утренний свет над рекой. С искоркой. И слон
на обложке - смеется. Закончим.
"Если бы я писал роман об Индии, я бы начал его с баньяна. Так
называется дерево, похожее на наш платан. Тот баньян, который застит вид на
Ганг из моего окна, зазеленел еще до рождества Христова. Под другим, по ту
сторону реки, сидел Кришна.
Каждая из ветвей этого дерева живет своей траекторией, внятной лишь ей
одной. Одни, отдаляясь от ствола, выгибаются и врастают в него вновь. Другие
пронзают его насквозь. Третьи движутся к земле и уходят в нее, впиваясь в
корень. Четвертые вяжут узлы вокруг пятых, рвущих на себе эти вериги в
порыве к небу. Шестые растут под прямым углом к стволу, расширяясь, как
иерихоновы трубы. Седьмые... И ни конца, ни начала этой космической тантре
древесно-мебиусного вавилона. Индия. И таков же ее индуизм. Все - единое
древо. Баньян.
И не столь важно, на какой ветке ты сидишь. В Ришикеше сидят, в
основном, под деревом, в его сени.