"Станислав Соловьев. Человек-окно" - читать интересную книгу автора

к людям, но и по отношению к домашним животным (не-домашних животных он
никогда не видел и наивно полагал, что все животные -- домашние по
определению). С этим был связан любопытный случай, произошедший с ним в период
между четвертым и пятым романами (определить точно Домингес не мог). С самого
детства (по крайней мере, сколько себя помнил Домингес) для него существовало
четкое разделение между домашними животными. Одних домашних животных он
ненавидел и презирал даже на физиологическом уровне, не в силах сдержать
инстинктивного отвращения к ним. Других домашних животных он боготворил,
уважал и, если это удавалось, выказывал время от времени по отношению к этой
категории животных знаки любви, признания и понимания. Чертой, разделяющей
бедных животных (иногда они действительно были бедными), являлась способность
и стремление смотреть в окно. Те животные, что не умели (не хотели? не могли?
не были способны?) смотреть в окно и постигать всю красоту сегментарности
бытия, были "грубыми животными", "бездушными скотинами", "примитивными
скотами". Те же, что умели (хотели? могли? были способны?), воспринимались
Домингесом как равные ему существа -- существа наделенные душой, разумом,
"искрой божьей". Порой такие животные (Домингес если и говорил о них как о
животных, то неизменно добавлял: "благородные") ставились им на уровень
эволюционного развития гораздо выше, чем подавляющее большинство известных ему
людей.
К первой категории относились собаки. Они не смотрели в окна, не понимали,
почему их хозяева смотрят в окна (если хозяева смотрели в окна, они им мешали)
и, что хуже всего, большую часть времени собаки обитали в мире-что-где-то.
Оттуда доносился их пронзительный и бессмысленный лай, подобно воплям
греческих душ, доносящихся иногда из трех врат Гадеса. Домингес терпеть не мог
собак. Его недружелюбность выражалась разнообразными способами. При виде собак
он морщился, как от зубной боли, плевался, шипел не хуже кошки (о кошках
пойдет речь чуть позже), норовил сказать хозяину какую-нибудь гадость про
собаку. Так Домингес особенно издевался над белым пуделем доны Горации, что
проживала через улицу: Домингес каждый раз как видел дону Горацию с пуделем,
ядовито сообщал ей -- громко, чтобы окружающие хорошо слышали, -- что ее
пудель опять загадил весь подъезд Домингеса. Хозяйка бедного пуделя искренне
ужасалась, краснела и сбивчиво обещала прекратить "безобразие". На следующее
утро сцена повторялась с точностью до одного слова. Если хозяин зазевался,
Домингес пинал псину под зад и норовисто отпрыгивал, возмущаясь
"безответственным людям, выводящим собак без намордника". Если намордник
наличествовал, Домингес возмущался "бешенными животными"... Двадцать девять
раз Домингес сообщал в полицейский участок про особенно ненавистных ему
тварей. Дежурный полицейский исправно заносил информацию, чтобы выписывать
штрафы за выгуливание собак в неположенном месте, проезд с собаками без
намордника в общественном транспорте и отсутствие обязательного ветеринарного
осмотра. Со временем Домингес получил (он, естественно, об этом не подозревал)
внештатную кличку -- "Собаколюб-4" (видимо, существовали и другие активные
нелюбители собак). В тот период Домингес с радостью записался бы в
добровольное общество противников домашних собак, если бы такое
существовало... Самым коварным возмездием Домингес считал отвязать собаку,
терпеливо ожидающую своего хозяина или хозяйку около
подъезда-магазина-парикхмахерской-булочной-общественного-сортира. Собака, в
благодарность за столь благородный поступок Домингеса лизала ему руки
(Домингес терпел -- геройский поступок требовал жертв) и мчалась во всю прыть,