"Орест Михайлович Сомов. Гайдамак" - читать интересную книгу автора

дерзость, скупость и жестокосердие и хотел только сам увериться, правда ли
было то, что мне о нем рассказывали...
Олеся зарыдала и закрыла лицо руками. Торицкий хотел вырваться из рук
своих стражей, но осторожные гайдамаки предвидели это движение и удержали
его.
- Напрасный труд, пан Торицкий, - сказал ему Гаркуша спокойно и важно.
- И что мог бы ты сделать, один и безоружный, против сорока таких
удальцов, как мои? Нареченного же твоего тестя сам сатана со всем своим
бесовским причетом не вырвал бы теперь из моих рук. Чему быть, того не
миновать; что я положил у себя на сердце, то непременно исполню. Потом,
переменив выражение лица, с улыбкою обратился он к шуту.
- Здравствуй, приятель, - сказал он ему, - да кто тебя так опоясал?
- Твоя прислуга, дядько! - отвечал шут.- Видно, они берегут мое
здоровье и боялись, чтоб я не простудился. Умные люди говорят, что в сильные
жары должно больше бояться простуды, нежели в трескучие морозы.
- Паливода! - сказал Гаркуша, взглянув на высокого, плечистого и
курчавого цыгана своей шайки.- Вижу, что здесь не без твоих проказ; шут шута
далеко видит. Однако же, пока я не велел самого тебя завязать в мокрый мешок
и не приложил тебе нагайской припарки, так потрудись, развяжи своего
товарища по ремеслу.
- Рябко не товарищ этого черномазому головорезу, - проворчал шут с
заметною досадой, - у него самые дурацкие шутки; спеленал Рябка как малое
дитя. А когда спеленал, так пусть и нянчит; только я наперед ему говорю, что
я дитя самое упрямое и блажливое.
Между тем цыган развязал узлы, развил кушак и выпустил бедного Рябка на
свободу. Первым действием шута было то, что он вцепился в черные курчавые
волосы цыгана и начал трясти ему голову, приговаривая: "Вот так, так сеют
мак" .
Гаркуша громко смеялся такому неожиданному поступку шута; но
рассерженный Паливода схватил жилистыми руками своего противника под бока,
стиснул его, поднял вверх и конечно ударил бы его о землю, если б Гаркуша не
помешал ему в том.
- Ты столько меня позабавил, что я должен тебе заплатить за это, -
сказал атаман шуту.- Говори смело, чего бы ты хотел от меня?
- Прежде всего, отдай мой грош, который я тебе подал сегодня: он
годится для нищей братии, а не для вашей братьи.
- Охотно, - сказал Гаркуша, сунул руку в карман и, вытащив из него
червонец, подал шуту.
- Это не мой,- отвечал шут, глядя исподлобья на гайдамака,- этот
запятнан, а мой был чист, как... как мои руки.
Гаркуша понял упрек. Он нахмурил брови, безмолвно опустил руку в
карман, вынул несколько монет и, отыскав между ними грош, отдал его шуту.
Потом, в раздумье подняв серебряный полуполтинник, поданный ему Торицким,
сказал, оборотясь в ту сторону, где сидели жених и невеста:
- С этим я так легко не расстанусь: он подан мне добрыми,
сострадательными душами...
И, как будто бы вдруг опомнясь или устыдясь минутной своей
чувствительности, он не докончил речи и снова оборотился к шуту:
- Держи при себе свой чистый грош до первого старца и вместе с ним
подай бедняку и мой, запятнанный. Теперь говори, чего ты еще у меня просишь?