"Орест Михайлович Сомов. Гайдамак" - читать интересную книгу автора

несколько минут в молчании, посмотрев медленным, пытливым взором на лица
людей Просечинского и своих гайдамаков, как будто бы с желанием доведаться,
верят ли они проповедническим его чувствованиям и что думают о цели его
красноречия,- он продолжал тихо и с расстановкой:
- Чтобы слова мои, Спирид Самойлович, были для тебя внятнее, чтоб они
дошли до твоей души и сильнее врезались в твоей памяти, то потерпи
немного... Я сам из уважения к твоей особе стану считать... Эй, вольные
казаки мои, принимайтесь!..
В эту минуту шут Рябко вырвался из рук Паливоды, бросился на колени
перед Гаркушей и кричал сквозь слезы:
- Пан атаман! возьми мою шкуру, выкрой, пожалуй, из нее чоботы для
любого из твоих вольных казаков, только оставь в целости моего пана. Он
человек старый и мягкотелый; он не выдержит твоего отеческого исправления. А
у Рябка кожа загрубела и загорела; смотри: она так тверда, что хоть на
барабан натяни - не порвется; и Рябко готов ее сменить на новую, лишь бы
пана своего вызволить...
Цыган схватил шута за полы его жупана и тащил его прочь, между тем как
Гаркуша смотрел на него с хладнокровною, бесстрастною улыбкой. Видя, что на
слова его не обращали внимания и что пану его не избежать пытки, Рябко вдруг
вскочил, обоими локтями толкнул цыгана так сильно, что тот не удержался на
ногах и принужден был выпустить полы жупана. Не теряя времени, Рябко кинулся
к толстому пану, прикрыл его своим телом и как клещ уцепился за него руками
и ногами.
- Нате же, режьте и ешьте меня, катовы дети! - с ожесточением кричал
он гайдамакам.- Хоть искрошите меня в мелкие куски - я не сойду отсюда и не
отстану от моего пан-отца: умру сам, а пока жив, не дам его тела на
поругание!
Гайдамаки переглядывались между собою, как бы спрашивая друг друга
глазами, что из этого будет, и в нетерпеливой досаде кусали себе губы.
Несувид хмурил брови и клялся себе под нос, что сквозь ребра шута дознается
правды от толстого пана; никто из них не смел, однако ж, начать что-либо
прежде, нежели атаман даст приказание. Между тем шут подразнивал гайдамаков
и накликал на себя их мщение ругательствами. Гаркуша, казалось, тешился и
задорною бранью шута, и недоумением и досадою своих удальцов. Он стоял
сложив руки и посматривал на все происходившее вокруг него с таким видом, с
каким взрослые люди смотрят на ребят, дразнящих привязанную кошку, которая
фыркает, щетинится и мечется то на того, то на другого, со всем напряжением
бессильной злости.
Наконец, наскуча сим зрелищем, Гаркуша подошел к шуту, толкнул его
ногою и сказал: "Вставай, приятель! вижу твое усердие и храбрость и хвалю
тебя за это: ты отчаянно защищал своего пана языком и спиною. Теперь я сам
хочу доказать тебе мою благодарность за добрый твой совет и подаяние нищему:
обещаю тебе, что пана твоего не тронут и пальцем...
- Вправду ли, дядько?
- Разве ты слыхал от кого, что Гаркуша не сдержал когда-нибудь своего
обещания? Только и ты обещай мне стоять смирно под надзором, ни во что
больше не мешаться и не давать воли ни рукам, ни языку.
- О, пожалуй! И ты увидишь, что Рябко не хуже Гаркуши умеет держать
свое слово. Бери меня, черномазый, - продолжал он, встав и оборотясь к
Паливоде, - только, сделай дружбу, полегче держи меня за плеча. Ты и без