"Орест Михайлович Сомов. Русалка (Малороссийское предание)" - читать интересную книгу автора

своей дочери, искала тела ее по песку прибрежному и каждый день с грустью и
горькими слезами возвращалась домой одна-одинехонька: не было ни слуху, ни
весточки о милой ее Горпинке! Она клала на себя набожные обещания, ставила
из последних трудовых своих денег большие свечи преподобным угодникам
печер-ским: сердцу ее становилось от того на время легче, но мучительная ее
неизвестность о судьбе дочери все не прерывалась. Миновала осень, прошла и
суровая зима в напрасных поисках, в слезах и молитвах. Честные отцы,
черноризцы Китаевой пустыни, утешали несчастную мать и христиански жалели о
заблудшей овце; но сострадание и утешительные их беседы не могли изгладить
горестной утраты из материнского сердца. Настала весна, снова старуха начала
бродить по берегам Днепра, и все так же напрасно. Она хотела бы собрать хоть
кости бедной Горпинки, омыть их горючими слезами и прихоронить, хотя тайком,
на кладбище с православными. И этого, последнего утешения лишала ее злая
доля.
Те же услужливые старушки, которые наставили дочь идти к колдуну,
уговаривали и мать у него искать помощи. Кто тонет, тот и за бритву рад
ухватиться, говорит пословица. Старуха подумала, подумала - и пошла в бор.
Там, в страшном подземелье или берлоге, жил страшный старик. Никто не знал,
откуда он был родом, когда и как зашел в заднепровский бор и сколько ему лет
от роду; но старожилы киевские говаривали, что еще в детстве слыхали они от
дедов своих об этом колдуне, которого с давних лет все называли Боровиком:
иного имени ему не знали. Когда старая Фенна, мать Горпинки, пришла на то
место, где, по рассказам, можно было найти его, то волосы у нее поднялись
дыбом и лихорадочная дрожь ее забила... Она увидела старика, скрюченного,
сморщенного, словно выходца с того света: в жаркий майский полдень лежал он
на голой земле под шубами, против солнца и, казалось, не мог согреться.
Около него был очерчен круг, в ногах у колдуна сидела огромная черная жаба,
выпуча большие зеленые глаза; а за кругом кипел и вился клубами всякий гад:
и ужи, и змеи, и ящерицы; по сучьям деревьев качались большие нетопыри, а
филины, совы и девятисмерты дремали по верхушкам и между листьями. Лишь
только появилась старуха - вдруг жаба трижды проквакала страшным голосом,
нетопыри забили крыльями, филины и совы завыли, змеи зашипели, высунув
кровавые жал~а, и закружились быстрее прежнего. Старик приподнялся, но увидя
дряхлую, оробевшую женщину, он махнул черною ширинкою с какими-то чудными
нашивками красного шелка - и мигом все исчезло с криком, визгом, вытьем и
шипеньем: одна жаба не слазила с места и не сводила глаз с колдуна. "Не
входи в круг,- прохрипел старик чуть слышным голосом, как будто б этот голос
выходил из могилы,- и слушай: ты плачешь и тоскуешь об дочери; хотела ли бы
ты ее видеть? хотела ли б быть опять с нею?"
- Ох, пан-отче! как не хотеть! Это одно мое детище, как порох в глазу..
- Слушай же: я дам тебе клык черного вепря и черную свечу...- Тут он
пробормотал что-то на неведомом языке, и жаба, завертев глазами, в один
прыжок скакнула в подземелье, находившееся в нескольких шагах от круга,
другим прыжком выскочила оттуда, держа во рту большой белый клык и черную
свечу; то и другое положила она перед старухой и снова села на прежнее свое
место.
- Скоро настанет зеленая неделя,- продолжал старик,- в последний день
этой недели, в самый полдень, пойди в лес, отыщи там поляну, между чащею; ты
ее узнаешь: на ней нет ни былинки, а вокруг разрослись большие кусты
папоротника. Проберись на ту поляну, очерти клыком круг около себя и в