"Орест Михайлович Сомов. Сватовство" - читать интересную книгу автора

"Но всему есть свой предел", - говаривал покойник мой батюшка, утешая
назидательною беседой своих прихожан во время смертных случаев. Так и
тихоступному шествию волов был же свой предел. Я встал с воза, в коротких
словах отблагодарил Панаса Олиенко и скорым шагом пустился к дому
отцовскому. Не берусь описывать минуту свидания: скрып пера слабо выразил бы
визгливые излияния чувства и радостные всхлипывания доброй моей матери!
После первых родственных объятий и осведомлении о том и о другом беседа
потекла у нас спокойнее, подобно реке, которая, прорвавшись сквозь
кремнистые ущелья, начинает плавно течь в берегах своих. Батюшка
расспрашивал меня об экзамене; матушка заговаривала о женитьбе. Это слово,
не знаю сам почему, показалось мне на сей раз что-то страшно, как будто бы я
впервые пристально заглянул в глубокий колодезь, в котором и дна не видно, и
вода словноподернута какою-то черною, непроницаемою для взора влагой.
Случай, который часто действует, как те назойливые услужники, кои
некстати подвертываются к вам с своими угождениями.
И любят хлопотать, где их совсем не просят
случай удивительно помог моей матушке в брачных ее видах на счет мой: У
нас в Крохалиевке завелась свадьба. Какой-то повытчик поветового суда из
ближайшего городка вздумал жениться на одной из барышень, которыми обиловало
наше селение, как сад моего отца в летнюю пору сладкими грушами и сочными
вишнями. Отец мой говаривал, при урожае, что деревья в его саду так и
ломятся от плодов; слава богу, что этой поговорки нельзя применить к улицам
и красным девицам: иначе я был бы в сильном страхе, что нашей Крохалиевке не
сдобровать от изобилия плодов земных и временных, коими в хорошую погоду
красовались все лавки у ворот в панских домах благословенной и многоплодной
Крохалиевки. У иного дома, право, можно было их насчитать от шести до
осьми. На сей раз одному из этих плодов, по большей части зрелых, надлежало
выбыть из общего счета. Батюшка мой, соблюдая приличие своего сана, никогда
не хаживал на свадебные пиры; его и оставили в покое, зато к матушке моей и
ко мне приступили со всею настойчивостию провинциального хлебосольства.
"Будьте ласковы, таки пожалуйте, не побрезгайте нашею хлеб-солью". Но у
матушки моей были также свои понятия о приличиях сана попадьи, яко помощницы
и верной спутницы пан-отца на пути жизни. Она также решительно отказалась,
утверждая, что духовному чину некстати быть на весельях и мирских забавах.
Оставался один я,- и признаюсь, не от чего иного, как от застенчивости, тоже
сперва отказался; но на этот раз матушка моя приняла сторону гостеприимных
пригласителей и доказывала мне, что молодому человеку, живущему в большом
свете (т. е. в бурсе епархиального города), стыдно уклоняться от честных
увеселений, что я не жена, а только сын священника и доселе состою покамест
еще в светском звании. Я, сказать правду, не вовсе был недоволен аргументами
моей родительницы: мне самому хотелось понасмотреться вблизи, как веселятся
паны; ибо до тех пор я видал их только издали.
Оставшись со мной наедине, матушка моя умела оживить мою бодрость. Она
твердила мне, что я как житель губернского города и человек ученый могу
везде иметь почетноеместо; что сельские мелкопоместные панки люди
незамысловатые, да и поезжаные с жениховой стороны тоже; ибо все они не
больше, как неважные чиновники поветового городка, все они видели свет
только из окна и что, наконец, я любого из них могу загонять красноречием и
латынью. Это надмило мне душу честолюбивым желанием блеснуть умом, ученостью
и светскою ловкостью в Крохалиевке. Настал желанный день, и я с самого утра