"Орест Михайлович Сомов. Сватовство" - читать интересную книгу автора

начал заботиться о своем наряде и приготовлениях, чтобы как можно лучше
явиться в большой кро-халиевский свет. Опойковые свои сапоги, немного
порыжелые, смочил я раствором из купороса, а после тщательно натер
конопляным маслом с солью, что придало им необыкновенную черноту и даже
некоторый лоск. Серый свой долгополый сюртук, сшитый мне родителем моим на
рост, когда во мне было два аршина и девять вершков с половиною, вычистил я
так, что на нем не осталось ни порошинки. К этому, чтоб больше блеснуть в
глаза деревенских барышень яркостию красок и тонкостию вкуса, надел я алый
камзол и застегнул его по самое горло позолоченными пуговками. Матушка
ссудила меня шелковым платком оранжевого цвета, с волнисто-радужными коймами
и серебряными цветами по углам; я повязал этот платок на шею, распустя
длинные концы его так, что волнисто-радужные коймы и серебряные цветы
приходились у меня на самой груди. Одевшись таким образом, я посмотрелся в
зеркало: блеск ослепительный! Красный цвет и оранжевый, радужные коймы и
серебро платка, золото пуговиц - все это составляло чудную, изящную пестроту
и спорило между собою о первенстве на одобрение вкуса самого разборчивого. Я
вычесал лавержет9 свой частым гребнем и намазал его самым свежим коровьим
маслом. В таком убранстве я предстал на предварительный суд моей
родительницы.
Матушка моя ахнула от изумления, видя такое великолепие и вместе
изящество, соразмерность, стройность и вкус. "Пускай же,- говорила она,- эти
городские панычи выхвалятся перед тобою своим убранством; на них все: то
черное, то белое, то синее, а на тебе все как жар горит!" Я и сам был того
мнения, что городские моды скудны и однообразны, и считал, что мне как
человеку просвещенному, живущему в центре губернской образованности и
которому за латынью в карман не ходить,- что мне, словом, можно по праву
быть оракулом моды в Крохалиевке. Являюсь в дом отца невесты - ровно в
одиннадцать часов утра. Комнаты все полны гостей; девушки, молодые и
пожилые, разряженные в пухпо самой последней моде, существовавшей тогда в
Крохалиевке, либо сидят чинно по местам, ужимая губки и перебирая пальцами
по обыкновенной привычке малороссийских панянок, либо вертятся
як в окрипи муха
по выражению одного поэта, тоже моего земляка, которому дай бог петь и
здравствовать многие лета! Городские панычи, иные в черных либо синих
фраках, другие в губернских мундирах, оскалили зубы при моем появлении. Я
оторопел; однако ж, помня слова моей матушки и собственное сознание в
щегольском моем наряде, молвил сам себе: зависть, зависть! Иному из них,
может быть, и не из чего одеться, как я; вот они и принарядились в кургузые
фрачки, чтобы меньше сукна выходило на платье. Мысль сия снова меня ободрила
Я раскланялся на все стороны и пустился искать хозяйку дома. Она подносила
тогда своеручно гостям водку; я сунулся, чтобы поцеловать у ней руку,
толкнул локтем большой поднос - графины, чарки зазвенели и повалились на
бок, водка полилась на пол и на платье хозяйки; счастье еще, что она
удержала поднос в дюжих руках своих! Однако же общий смех гостей - адский,
скребущий по сердцу смех - раздался вокруг меня. Поцеловав руку хозяйки, я
торопливо отдернулся назад в то самое время, когда она наклонилась, чтоб
отдать мой поцелуй мне в голову... Новая беда! головою стукнул я ее в лицо
так сильно, что искры посыпались у ней из глаз, а из носу чуть не брызнула
кровь. Хозяйка вскрикнула невольно и захватила себе лицо левою рукою, в то
время как один услужливый паныч поддержал у нее поднос и тем предостерег