"Шарль Сорель. Правдивое комическое жизнеописание Франсиона " - читать интересную книгу автора

только поколотить ее накануне больших праздников, чтоб вспомнить все свои
прегрешения и не нуждаться в зерцале исповеди.
Некий крестьянин, будучи о ту пору в конторе вместе с писцом, услыхал
среди прочих разговоров, как моя хозяйка шпыняла своего мужа за то, что он
взял с сего поселянина шесть ефимков за составление какой-то бумаги, которая
не стоила и одного. Блюдя свой интерес, рассерженный клиент вошел в ту
горницу, где происходила ссора, и воскликнул:
- Господин стряпчий, верните мне те пять ефимков, на которые вы меня
обсчитали; вот, ваша жена это подтверждает.
Мой хозяин, которому было не до того, вовсе ему не ответил. Тогда
крестьянин принялся орать еще пуще, а моя госпожа прекратила тем временем
свои крики, коими она себе чуть горло не надсадила, и, предоставив мужу
улаживать сию новую распрю, вышла из дому в таком исступлении, что глаза ее
вогнали бы в ужас всякого, кто бы к ней пригляделся. Я обычно сопровождала
ее, как тень, по всему городу, а потому и на сей раз не преминула за ней
последовать и вошла к ее родственнику, где она принялась трубить про злобу и
скупость своего мужа и под конец объявила, что хочет с ним развестись. Сей
родственник, знавший все судебные ябеды, затеял тяжбу.
Словом, она добилась раздела имущества, ибо тогдашний заместитель судьи
приходился ей сердечным дружком, а о нем скажу я только то, что был он того
же гнезда орел, что и прочие люди его ремесла.
После того моя госпожа безвыходно сидела в доме, который для себя
присмотрела, и частенько навещали ее там ловкие городские хваты. Один из
них, довольно приятной наружности, попытался как-то вечером меня поцеловать,
когда я со свечой в руке провожала его по лестнице. Я отпихнула его не
слишком ласково и заметила, что он ушел весьма этим опечаленный. Спустя
день-другой он вернулся и сунул мне несколько монет, от коих сделалась я
мягче испанской перчатки; не то чтоб я собиралась оказать ему самомалейшую
милость, но хочу только сказать, что почувствовала к нему некоторое
расположение.
Несмотря на его поступок, я бы не поверила в его добрые намерения, если
б одна незнакомая женщина, которую я встретила на крытом рынке, не убедила
меня в том и не посулила мне возможность стать самой счастливой женщиной на
свете, если я соглашусь поселиться у него. В ту пору мне это очень
польстило, и я стала почитать себя большей красавицей, нежели моя госпожа,
коль скоро один из голубков упорхнул из ее голубятни, дабы перелететь в мою;
помню, впрочем, что, еще живя в супружестве, она как-то приревновала меня к
мужу и не захотела поехать за город, боясь, чтобы в ее отсутствие он не
уложил меня на господскую кровать.
Как, судари мои, вы смеетесь над тем, что я говорю? Вы не можете
поверить, что я была красавицей? Но неужели на каком-нибудь ухабистом клочке
земли, изрезанном колеями и покрытом грязью, не мог прежде цвести дивный
сад, изобиловавший растениями и пестревший всевозможными цветами? Разве
невозможно, чтоб это морщинистое, обтянутое сухой кожей лицо мертвенного
цвета обладало в дни моей молодости нежным отливом и яркими красками?
Неужели вы не знаете, какой силой располагает время, ничего не щадящее? Да,
да, могу вам сказать, что в ту пору глаза мои были арсеналом Любви и что там
разместила она свою артиллерию, с помощью которой громит сердца. Приди мне
это тогда в голову, я бы заказала свой портрет: он пригодился бы мне в этот
час, чтоб доказать вам свою правоту. Но, ах! В воздаяние за это он заставил