"Нина Соротокина. Трое из навигацкой школы (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!")" - читать интересную книгу автора

- Отец предупреждал меня, что ты плут, что тебе верить нельзя. Ты не
плут, ты подлец! Благодеяния вашего родителя я не забыл и помнить буду до
смертного часа. А в вашем деле, поверьте, ваше сиятельство, я играл совсем
незначительную роль. Оговорил вас Красный-Милашевич. Это всякий знает. У
любого в Смоленске спросите и каждый скажет: "Котов не виноват".
- Милашевич казнен, и ты это знаешь. Теперь на него все валить можно.
Но бог с ним, с Красным-Милашевичем. Он ведь только меня с дороги убрать
хотел, а смоленская шляхта ему была не нужна. Веденского кто под розыск
подвел? Тоже Милашевич? А Зотов зачем тебе понадобился? Он-то совсем ни при
чем. Он только в шахматы ко мне играть ездил.
- На коленях молю, ваше сиятельство, выслушайте...
- У тебя еще будет время поговорить. Пошли.
Черкасский коротко взмахнул рукой и пошел к выходу. Котов с трудом
поднялся и последовал за ним.
Они прошли залу, где служитель тушил колпаком последние свечи,
спустились по лестнице. У подъезда стояла запряженная цугом карета.
Высоченный гайдук с нагайкой в руке отворил перед князем дверцу.
"А ну как эта плетка пройдется по моим ребрам", - подумал Котов,
забившись в угол кареты.
- Трогай! - крикнул Черкасский.
"Нет, не будет он меня бить, - продолжал размышлять Котов. - Я
государыне служил. Попугает, кулаками помашет и отпустит. Одно плохо -
негодяя Алешку отпустил".
Для ареста Корсака штык-юнкер решил воспользоваться старым, проверенным
способом. Заготовь бумагу, но не отсылай по инстанции, чтобы волокиты не
было и человек не скрылся, предупрежденный доброжелателями. Крикни "слово и
дело" полицейскому отряду, а когда арестованный под замком, заготовленную
бумагу и представь.
"Времена не те... Нет прежней строгости, нет порядка. Еле уговорил
драгун пойти в театральный флигель. Пришли, а что толку? Видели ведь, что
спугнул злодея, так нет, пожар, растяпы, стали тушить. Еще Черкасского
откуда-то черт принес. Десять лет не виделись, и вот тебе, - Котов поежился,
- однако куда он меня везет?"
Окна кареты были зашторены, и штык-юнкер, осторожно перебирая пальцами,
отодвинул занавеску.
- Посмотри, попрощайся, - услышал он негромкий голос. "Что значит -
попрощайся? - хотел крикнуть Котов и не посмел. За окнами было черно.
Фонарь, подвешенный к коньку кареты, освещал только жирно блестевшую на
дороге грязь. Лошади повернули, и на Котова надвинулось что-то темное,
непонятное, скрипучее. Мельница, - догадался он. - Мельница на Неглинке.
То-то под колесами чавкает. Здесь всегда топь. А на взгорке светятся окна
Спаса в Кулешах. Так вечерняя литургия идет. Эх, все дела, дела... Плюнуть
бы на службу да пойти в храм. Стоял бы сейчас со свечой в руке. Хор поет,
тепло, боголепие..."
Карета опять повернула, и Котов угадал, что она въезжает под Варварскую
арку. Он поднял глаза и, словно увидев сквозь потолок кареты лик Богородицы
Боголюбской, страстно зашептал молитву.
Запахло рыбой, рассолом, горячим хлебом - они проезжали торговые ряды.
"Как есть хочется, - подумал Котов и вспомнил пироги с рубцом, которыми
закусывал нынче утром в питейном погребе. - Рядом он, погреб, за углом на