"Дэвид Сосновски. Обращенные " - читать интересную книгу автора

нечистотах... что, собственно, и происходит. И вот тогда-то ее глаза
начинают вылезать из орбит, и она начинает истошно вопить; ее грудь начинает
вздыматься, ноздри раздуваются. И если холодно, из ноздрей начинает с
пыхтением выходить пар, тяжело и натужно. Маленький Паровозик, Отбывающий со
станции. Думаю, что я мертв. Думаю, что я мертв. Я знаю, что мертв. Я знаю,
что мертв. Чавк-чавк.
Вы когда-нибудь пробовали ходить в женских туфлях? Пусть даже в очень
мягких, вроде теннисных? Допустим, у вас большой размер ноги... да, как у
меня, благодарю. Можете считать себя счастливчиком, если вам удалось сжать
пальцы ног и подогнуть их внутрь. А теперь вперед! Только постарайтесь идти
так, чтобы оставить ряд четких следов, ведущий прочь от норы,
замаскированной куском искусственного дерна, через грязь, до
асфальтированной дорожки, которая - честное слово - может вести куда угодно.
Просто попробуйте. Но сначала спрячьте окровавленное платье. А также части
тела его владелицы. Нацарапайте "Мама" на листе чистой бумаги, который вы
сложите пополам и оставите на видном месте. Листок, на котором, по вашим
словам, написан номер телефона некоего места, куда вы должны вернуться - в
том случае, если все снова будет спокойно, и мама вашей сироты придет в этом
убедиться.
Все верно. Я решил соврать. Вернее, если говорить откровенно, лгать и
дальше. Когда у вас в багажнике заперта кроха, которая свято верит, что вы
спасете ее не ради того, чтобы позже... Ложь - самый легкий способ этого
добиться. Надо врать много. Врать нагло. Это будет ложь, похожая на дешевый
парик на огромной лысине здоровенного прожженного вруна.
"Shave and a haircut", - выстукиваю я.
"Тук-тук", - отвечает Исузу.
- Она ушла.
Это первое, что срывается у меня с языка. Исузу смотрит на меня. Ее
двухцветные глаза моргают. Она оценивает то, что я только что сказал. Ее
волосы все еще перепачканы артериальной кровью, которая уже подсыхает. Она
пряталась в норе, вырытой в сухой земле, и питалась кошачьим кормом - из-за
таких, как я. Она полчаса сидела в багажнике - на всякий случай: вдруг
такие, как я, все еще бродят вокруг, дожидаясь возвращения блудной дочери. И
вот теперь я пристаю к ней со своей неуклюжей попыткой подхватить весь груз
ее переживаний, точно дамскую сумочку. Что еще она может сказать в ответ?
- Врешь.
Если вампир может стать бледнее, чем есть, то я бледнею.
- Нет, это правда, - не уступаю я.
Если уж вы шагнули на эту дорожку - как ее ни назови, - вам уже с нее
не сойти.
Я стою у нее за спиной, разглядывая свидетельства чудесного спасения ее
мамы, и даже если бы мои внутренности столь же чудесным образом изменились,
и вы могли бы видеть, как я дышу, вы бы все равно ничего не увидели. Я даже
не выдыхаю. Пока Исузу не произнесет хотя бы слово. Или, по крайней мере, не
взглянет украдкой. Не издаст хоть какой-нибудь звук. Пусть хотя бы снова
скажет "врешь".
Но она ничего не говорит. Вместо этого она опускается на свои крошечные
детские коленки, протягивает свои детские пальчики и ощупывает следы,
которые я оставил. Не глядя на меня, она сообщает:
- Я умею читать.