"Александра Созонова. Если ты есть " - читать интересную книгу автора

долгие кромешные тиски, во время которых она читала "Отче наш" и
"Богородицу", и слова выпадали из памяти, путались - шестичасовая пытка,
которую она согласилась бы терпеть каждый день по полдня, с тем чтобы
оставшуюся половину у нее не было памяти.

Колеев неуязвим.
Если б - вдруг - с ним что-то стряслось, Агни бы узнала об этом.
Подействовала ее магия, или просто оголенные токи дошли, обожгли,
встряхнули - ей рассказали бы сны. Самые чуткие, самые верные уловители
информации.
В снах было сумбурно, тошно, мутно.
Конечно, и такие, они несли какую-то информацию, но не о Колееве, а о
ней самой, о том, что она знала и без того.

Не часто, раза два-три в жизни случались совсем особенные сны. Не те,
что "в руку", тех было полно, - другие. Каждый из них был значимей и
пронзительней, чем реальность. На их фоне, наоборот, реальность казалась
тусклым, невнятным сновидением.
Последний из таких снов пришел почему-то в роддоме.
Агни летала.
Она летала и раньше, много раз, и в детстве, и не в детстве, но
по-другому. Сильнее, чем нужно, отталкивалась при беге ногами и пролетала
несколько метров, плавно, словно при съемке рапидом. Или - парила высоко, но
под крышей: в комнате с высоким потолком или спортзале. Отталкиваясь
ладонями от шкафов, лавируя, рискуя выбить глаз углом книжной полки,
наращивая скорость, но все время ощущая замкнутую коробку пространства,
цементный холод стен.
Теперь она вырвалась на простор. Ветки самых огромных берез - когда она
резко пикировала с высоты - хлестали по лицу, шумели, пахли... Она вдыхала
клейкий воздух листвы, зарывалась лицом и плечами в зеленое шуршание - и
снова взмывала, винтообразно завертываясь в небо... и не было преград вовне,
ни одной, а внутренняя преграда - страх не справиться с управлением (кого?
чего?), не удержаться на предельной скорости и разбиться - таяла,
растворялась с каждым новым витком.
В прежних снах всегда были зрители: Агни, гордясь, демонстрировала им
свои воздухоплавательные таланты. Теперь не было ни души. Но был весь мир.
Зеленый. Свежий. Пропахший березами и влажным ветром. Не страшный.
...Странно, что такой сон пришел в роддоме - месте, предельно далеком
от какого-либо парения. Юдоли боли, крови и молока, невероятном смешении
стерильности и грязи, злобы и умиления... Презрительные придирки сестер.
Ужас перед первой встречей с младенцем. Укоры врача на утреннем обходе: "Что
же это у вас, мамаша, ребенок все теряет и теряет в весе? Надо кормить". -
"Чем, если нет молока?" - "Надо разрабатывать грудь. Посмотрите, как это
делают другие женщины". Другие женщины разрабатывали грудь часами. Агни
хватало на несколько минут - начинало тошнить. И при взгляде, как
разрабатывают грудь другие, начинало тошнить. Она ощущала себя измученным,
исковерканным животным. Она не могла объяснить ни врачу, ни женщинам,
учившим ее правильному массированию, что молоко все равно не появится.
Роддом - молочно-солнечная (майские дни за окном, свежая зелень,
сосущие губы младенца) смерть. Роддом - разрешение от двойного бремени,