"Мюриэл Спарк. Птичка-"уходи"" - читать интересную книгу автора

Дафна вошла в его дом, когда ей было шесть лет, осиротев к тому
времени. В тот год Чаката получил за свои образцовые кафрские деревни орден
Британской империи. Дафна помнила, как в скрипучих автофургонах и влекомых
лошадьми или, случалось, волами крытых повозках приезжали издалека
поздравить Чакату соседи, одолев тридцать, а то и все пятьсот миль. На дворе
росли штабеля пустых бутылок. С утра до вечера взад-вперед сновали
негритята, прислуживая гостям, которые кто устроился в доме, а кто - таких
было большинство - ночевал в своих повозках. Среди гостей были
голландцы -эти, выбравшись из повозок, опускались на колени и благодарили
Господа за благополучный конец пути. Проорав потом распоряжения слугам, они
шли поприветствовать Старого Тейса, который уже выходил к ним навстречу.
Чаката неизменно высылал вперед Старого Тейса, когда на ферму приезжали
голландцы. Этим он оказывал внимание своему табачнику-голландцу: он
полагал, что африканерам будет приятнее пообщаться сначала со Старым Тейсом,
покалякать о чем-нибудь своем на африкаанс. Сам Чаката знал не меньше
Двадцати местных диалектов, но заговорить на африкаанс было для него такой
же дичью, как вдруг заговорить по-французски. Если голландские гости хотели
выказать свое искреннее расположение, они должны были поздравлять Чакату с
орденом на английском языке, сколько бы плохо они его ни знали. Всем было
известно, что Старый Тейс наступал Чакате на любимую мозоль, когда обычно
обращался к нему на голландском языке, и отвечал ему Чаката только
по-английски.

Несколько недель после возвращения Чакаты с орденом из резиденции
губернатора его дом кишел гостями, и все это время Дафна крутилась во дворе,
поджидая автомобили и фургоны, которые, быть может, привезут ей кого-нибудь
для компании. Ее единственным товарищем был негритенок Мозес, сын кухарки,
на год постарше Дафны, но его то и дело дергали - сходить за водой, подмести
двор, принести дров. И он семенил через двор с вязанкой дров, поверх которой
выглядывали только его глаза, бережно оплетя ее такими же смуглыми
руками-хворостинками. Когда Дафна бежала за Мозесом к колодцу или поленнице,
какая-нибудь туземная старуха останавливала ее: "Нет, мисси Дафна, вы не
делать работа негритенка. Вы ходить играть". Она убегала на выгул за кустами
гуавы, на апельсиновую плантацию, и только к табачным сушильням не уносили
ее босые ноги, потому что там она наткнется на Старого Тейса и тот бросит
свои дела, выпрямится и, скрестив руки на груди, уставит на нее глаза,
голубеющие на песочного цвета лице. Она ответит ему затравленным взглядом и
бросится наутек.

Однажды она шла по высохшему руслу реки, перерезавшей владения Чакаты,
чуть не наступила на змею и с визгом кинулась со всех ног к ближайшим
строениям, а это были табачные сушильни. Перед одной из них появился Старый
Тейс, и перепуганная Дафна воспрянула и кинулась к человеку: "Змея! Там змея
в реке!" Человек выпрямился, скрестил на груди руки и смотрел на нее, и она
припустила от него, не разбирая дороги.

Старому Тейсу еще не было шестидесяти. Пока его жену не уличили в
прелюбодеянии, причем многократно, его звали Молодым Тейсом. После ее смерти
фермеры поначалу недоумевали, отчего Старый Тейс не съехал от Чакаты, потому