"Вирджиния Спайс. Роковые цветы " - читать интересную книгу автора

Когда Адонис вошел в кубикулу, стремительно отдернув скрывающий ее
занавес, его охватила дрожь возбуждения, хотя он и силился казаться
спокойным. Девушки на миг прервали свое занятие. Какое-то время
встревоженный эфеб стоял молча, в ожидании, когда с ним заговорят, но
патрицианка сидела по-прежнему безучастно-спокойная, и тогда он промолвил:
- Я пришел, чтобы снова увидеть тебя. Приоткрыв глаза, Юлия взглянула
на сирийца:
- Мы расстались ненадолго, Адонис.
Она отвечала отстраненно и показалась вольноотпущенному невыносимо
далекой, совсем чужой, и он проговорил с досадой:
- Я не смею думать, что ты бессердечна, Юлия. Но ты... ты
разговариваешь со мной так, будто я одна из твоих обезьян. Тех, что
прикованы к скамьям в саду, прячутся в тени кущ, пьют из фонтанов и по ночам
оглашают сад воплями!
Юноша был рассержен, и казалось, что он сейчас расплачется. Как же он
при этом походил на девушку! Гибкое нежное тело, отзывающееся на любое
прикосновение Юлии, юношеский голос и его трогательная влюбленность... И она
любовалась им. Любовалась, как любуются прекрасной статуей, цветком или же
преломлением солнечных лучей в призме бассейна. Юный сириец был ее
возлюбленным, мечтой, которой не суждено сбыться, ее ребенком. Холодный
разум и чувства Юлии оказались в подчинении у молодого сирийца, а ее
суеверная и жестокая душа склонилась перед божественным даром Адониса.
Вольноотпущенник был настоящим сокровищем. И имя ему - Нежность. Нежность,
которой не обладала патрицианка. Но она так нуждалась в ней!..
Вот и сейчас она смотрела на Адониса - холодная и страшная в своей
царственной неподвижности - и в отчаянии понимала, что влюблена безнадежно,
безвыходно, мучительно, смертельно. Ибо никогда не отдаст ему полностью свое
сердце.
С тех пор, как они вновь приехали в столицу, Адонис был встревожен и
раздражен, но в тоже время красив, как никогда. Сириец пытался увидеть Рим
глазами Юлии, в сердце которой время от времени просыпалось влечение к
столице, но он пугался этого сладострастного города. Города черных и розовых
облаков, города императоров. Города, что способен подчинить и унизить, где
личность становится лишь бледной фреской на стене его храмов. Он часто
вспоминал Арицию, их прохладную белую виллу, искрившуюся на солнце словно
алмаз, благодаря мельчайшим кусочкам слюды, вделанным в стены... Бельведеры,
портики с полотнами синего неба между колонн... Туманные поля, сады, куда
падают звезды... Аппиева дорога, где в клубах пыли движутся колесницы,
войска, погонщики быков в красных одеждах, простые граждане, от их
бесчисленных шагов в летней жаре звенят лавовые плиты... Он с нежностью
напоминал об этом Юлии, когда она ласкала его руки и грудь на просторном
ложе.
- О да, да, мы были счастливы там, - отвечала она и, улыбаясь, целовала
мягкие губы сирийца.
Адонис догадывался, почему Юлия так стремительно покинула Арицию,
которую он в душе всегда связывал с Селевкией - городом его навсегда
утраченной родины, чьи дворцы наложили смутный отпечаток на его мятущуюся,
хрупкую душу. Эфеб понимал, что Юлия ожидает одного молодого префекта.
Сирийцу так и не удалось заставить патрицианку забыть этого мужчину. Не
помогли ни его нежность, ни утонченность чувств, ни преданность и жертвы во